— Сейчас? Немедленно?
— Да, если это вам удобно.
— Хорошо, мистер Тэрнер, я приеду немедленно.
Энтони уже собирался положить трубку, когда ему показалось, что Тэрнер что-то говорит ему. Он снова приложил трубку к уху.
— Да, я слушаю!
— Хилла с собой можете не брать.
Энтони поспешно вышел из конторы, даже не сказав секретарше, где в случае надобности его искать.
Когда он снова вошел в кабинет Тэрнера, на душе у него было тревожно. Седовласый адвокат указал ему на стул. Затем своим звонким спокойным голосом неторопливо спросил:
— Надеюсь, вы не возражаете, что я вызвал вас обратно... одного?
— Нет, нисколько.
— Видите ли, в вашем деле есть некоторые моменты, которые мне хотелось бы обсудить с вами с глазу на глаз. Я получил на это согласие Хилла. И я хочу, чтобы вы поняли меня, — уверяю вас, я отнюдь не собираюсь быть навязчивым. Я не собираюсь оскорблять ваши чувства.
Энтони с благодушным видом нетерпеливо махнул рукой.
— Ну что вы, мистер Тэрнер. Пожалуйста, я вас слушаю, сэр.
— Видите ли, — мягко начал Тэрнер, — в вашем деле, должен признаться, имеются известные трудности. Я лично верю всему, что вы говорили здесь во время нашей беседы. Также верит этому, естественно, и мистер Хилл. Но убеждены ли мы, что суд всецело примет ваши слова на веру?
Он поднялся. Это был очень высокий мужчина. Он снял очки в черепаховой оправе, положил их на письменный стол и, поглаживая подбородок, уставился на ковер; затем прошелся по комнате и так, шагая из угла в угол, принялся излагать свои мысли. Энтони смотрел мимо него — на полки с книгами, поднимавшиеся вдоль стен до самого потолка.
— Давайте будем откровенны. Имеется улика — окурки. Вы говорите, что днем у вас была приятельница. Так, так. Отлично. Но что если генеральный прокурор спросит ее имя? Вопрос вполне законный. Вы готовы на него ответить?
Он бросил на своего клиента проницательный взгляд. Казалось, он не очень верил в существование этой приятельницы.
— Я вас слушаю, — сказал Энтони. — Перейдем к следующему затруднению.
— Ну-с, затем этот теплый чайник. И то обстоятельство, что, судя по словам Босмена, у дома стояла ваша машина, тогда как из показаний полиции явствует, что, когда полицейские прибыли на место, на улице не было ни одной машины. А Джин Хартли водит машину. Далее отношения, сложившиеся между вами тремя, — этот извечный, старый как мир треугольник. Ну, и опять-таки этот чай — тут снова путаница: вы сказали полиции, что чай с вами пила та же девушка, которая курила сигареты. А была она у вас до обеда. Полицейские пробуют чайник — он еще теплый. И тут, как на зло, вы вступаете в противоречие с самим собой: вы утверждаете, что разогревали чай для себя. Не знаю, как полиция будет излагать это на допросе. Видите, молодой человек, через сколько препятствий нам надо перескочить. — Он помолчал минуту. — Тогда как все факты — все так называемые «факты», которыми располагает обвинение, — образуют чрезвычайно стройную цепочку. Они не противоречат друг другу, как не противоречат и заявлению покойного. Кроме того, нам придется иметь дело с заключением медицинской экспертизы. Босмен, повидимому, упал со всего маху. — Тэрнер попрежнему медленно, большими шагами ходил из угла в угол. — Чорт возьми, не можем же мы возводить стену без кирпичей. — Он резко повернулся и остановился прямо перед Энтони. — Так можем или не можем?
Энтони никак не реагировал на этот вопрос. Тэрнер снова сел на свое место. Он взял карандаш и задумчиво забарабанил им по старомодной крышке стола.
Несколько минут царило молчание. Затем юрист поднялся и пожал плечами.
— Что ж, каждый человек, по-моему, может сделать лишь то, что в его силах, — мягко сказал он.
Энтони пристально поглядел на него. Ему внезапно захотелось рассказать Тэрнеру все. Но он сдержался.
— А что если заявление покойного будет исключено из числа улик? — спросил он.
— В таком случае, мне кажется, судебное разбирательство едва ли будет иметь место. Я буду требовать прекращения дела. Но даже и тогда я не уверен, что нам не придется иметь дело с уликами prima facie[10]. Ведь вообще-то говоря, вы были с ним один на один в вашей квартире — внезапно, ни с того ни с сего, он нападает на вас и проламывает себе череп о каминную решетку. Он упал на каминную решетку, не так ли?
— В таком случае вполне вероятно, что вас все же будут судить.
— Но если суд не будет рассматривать его заявление, значит не возникнет и вопрос о крике, а раз это так, то исчезнет причина, якобы побудившая меня, по словам Босмена, ударить его стулом, так что вообще не остается никаких оснований для обвинения.