Тэрнер всем корпусом подался вперед, приоткрыв рот от удивления.
— Что вы хотите этим сказать? — не веря своим ушам, спросил он.
— То, что я сказал. Мой брат цветной. И, следовательно, я тоже. Ведь у нас одна мать и один отец. — Энтони как-то глупо хихикнул. — Отец-европеец и цветная мать. Вся разница в том, что у моего брата кожа темная — настолько темная, что никто не может ошибиться на этот счет.
Вот теперь он все сказал. Энтони опустил глаза в землю.
Тэрнер побледнел.
Энтони взглянул на него и пожал плечами. Он сомневался сейчас, правильно ли он поступил. Но так или иначе, дело сделано.
— Удивлены? — спокойно спросил он. Тэрнер тотчас взял себя в руки. — Вы единственный человек, кому я когда-либо об этом говорил.
— И дальше меня это никуда не пойдет.
— Если, конечно, нам не придется вытащить это на свет в суде, — добавил Энтони. — А теперь, когда я освободился от этой тяжести, вы, должно быть, понимаете, почему я не был до конца откровенен. Если показания брата будут необходимы для моего оправдания, оправдание явится моим приговором.
Он закурил новую сигарету и вкратце поведал Тэрнеру историю своей жизни. Он рассказал о том, кто его отец, из какой семьи. Описал, какое влияние имела на отца честолюбивая мать. Рассказал и о Рэн. Он, повидимому, говорил уже больше часа, когда, наконец, дошел до посещения Стива и трагической смерти Босмена.
Все это время Тэрнер сидел и с величайшим вниманием слушал его.
— Друг мой, — сказал он, я вам от души сочувствую. Вы не пытались уйти от трудностей. Ваше признание поможет мне лучше вести ваше дело, вложить в него всю душу и умение.
И они принялись обсуждать, как строить защиту, учитывая драматические обстоятельства, о которых поведал Энтони.
Вернувшись к себе в контору, Энтони написал Стиву, чтобы он приехал в Кейптаун, по крайней мере, дня за два до начала процесса.
L
— Мне вручили сегодня утром письмо от адвокатов Рональда, — сказала Рэн. — Примерно через месяц я получу окончательный развод.
Дело было вечером, накануне суда; Энтони и Рэн гуляли по берегу моря.
Энтони взял Рэн за руку.
— Ты не жалеешь об этом? — прошептал он.
Он крепко сжал ее пальцы. И сразу почувствовал себя счастливым.
— Ты даже не представляешь себе, что́ ты для меня значишь, — с чувством добавил он.
— Кажется, представляю. Я буду завтра с тобой, мой хороший. Я пойду в суд и постараюсь сесть поближе к тебе.
Он резко схватил ее за плечо.
— Нет, нет! — умоляюще воскликнул он. — Не надо. Я не хочу, чтобы ты ходила в этот грязный притон. Прошу тебя, не надо. — Голос его звенел — сказывалось напряжение последних недель.
Рэн посмотрела на него грустными глазами. А она-то думала, что ее присутствие подбодрит его. Теперь она увидела, что он меньше всего этого хочет. Казалось, он нервничал — прежде она никогда этого за ним не замечала: губы его были сжаты, а в глазах появилось затаенное, трепетное, еле уловимое выражение ужаса.
— Как бы то ни было, Энтони, буду я там или нет, исход дела от этого не изменится. Результат возможен только один — твоя полная реабилитация.
— Признание моей невиновности еще не самое главное, — не подумав, выпалил он. — На суде могут быть подняты и многие другие вопросы.
— Но ведь все сводится к этому, не так ли? — ничего не понимая, спросила она.
— Нет, не только. Есть еще многое другое, кроме этого. Он сразу осекся. — Ведь речь может зайти и о другом.
Он отвернулся.
— Вот что, Энтони, пойдем-ка домой. Тебе надо сегодня лечь пораньше.
— Я ненавижу... ненавижу быть слабым, — со вздохом сказал он. — Но, Рэн, скажи мне, твоя любовь очень сильна, она очень дорога тебе? — Она молча взяла его под руку. — Завтрашний день ничего не изменит в твоем чувстве?
— Нет, — мягко сказала она.
— Что бы ни случилось?
— Что бы ни случилось.
— Какие бы ни выяснились обстоятельства?
— Любые, Энтони. Я верю в тебя. Разве этого недостаточно?
— Да, достаточно. Это — все.
И рука об руку они побрели дальше среди молчаливых заливчиков, оставшихся после прилива. Море катило к берегу злобно вздыбившиеся серые, как спины слонов, валы, которые вдруг выбрасывали вверх длинные копья пены и тут же опадали, с шумом разбиваясь о прибрежные черные скалы.
LI
Утро стояло теплое, и в зале суда было душно. Энтони в сопровождении Тэрнера и Хилла, шедших по сторонам, вошел в зал суда. После яркого солнечного света улицы зал показался ему темным и мрачным. Ряды скамей были до отказу заполнены народом, даже вдоль простенков и в проходах стояли люди. Он остановился возле огороженного пространства, где стояла скамья подсудимых, а Тэрнер занял место, отведенное для адвокатов.