Когда из дверей судейской комнаты вышел судья Стэфен в своем длинном красном одеянии, в зале стоял оглушительный шум. Приставам приходилось то и дело кричать: «К порядку в суде!», чтобы прекратить шумную болтовню любопытных светских дам и мужчин. Можно было только удивляться, как это у стольких «занятых» людей нашлось время сейчас, в ноябре месяце, перед самым рождеством, сидеть в суде.
Известие о том, что председательствовать на процессе будет судья Стэфен, было встречено Энтони и его адвокатами без всякого энтузиазма.
Стэфен — аскет с длинным узким липом, ястребиным носом и слегка косящими глазами — был рьяным завсегдатаем церкви. Любое отклонение от так называемых норм морали вызывало у него раздражение, да и вообще он славился строгостью своих приговоров.
Не успел судья войти в зал, как Эван Блер — адвокат, выступавший в качестве представителя генерального прокурора от имени обвинения, — поспешно встал. Он был гораздо моложе Тэрнера, толстый, коренастый человечек с мясистым носом и лохматыми бровями.
— Милорд, я буду вести дело «Король против Гранта», — сказал он и, подняв руки, оправил на плече свою черную мантию. Его скороговорка резко отличалась от медленной, звучной речи Тэрнера.
Энтони поднялся по ступенькам и прошел к скамье подсудимых.
Все в зале повернулись и уставились на него. Пока писец, поднявшись со своего места впереди судьи, читал обвинительный акт, Энтони стоял не шевелясь. Ему казалось таким нелепым стоять и выслушивать обвинение в убийстве здесь, где и писец, и стенограф, и все прочие служащие были так хорошо ему знакомы.
В ответ на обычный вопрос судьи, обращенный к обвиняемому, Энтони неторопливо произнес спокойным голосом:
— Невиновен, милорд.
И тотчас во весь свой рост поднялся Тэрнер. Он безусловно производил внушительное впечатление, которое еще больше подчеркивалось черным шелковым одеянием.
— С соизволения вашей светлости, — начал он, держа в руке очки в черепаховой оправе, — я выступаю от имени обвиняемого. Я прошу, чтобы на время суда его попрежнему оставили на поруках. А также, чтобы суд позволил обвиняемому сесть непосредственно передо мной. Мне придется время от времени сноситься с ним по некоторым вопросам.
Судья согласился на обе просьбы, и Энтони в полном молчании покинул скамью подсудимых и сел впереди своего защитника.
Писец стал вынимать из ящика полоски бумаги. Вытянув бумажку, он громко читал написанную на ней фамилию присяжного. А они один за другим занимали отведенные для них места.
— Ван Ринен, — выкрикнул писец, вытащив четвертую бумажку.
Услышав это имя, Энтони в изумлении поднял голову. Из толпы вышел большой широкоплечий мужчина и направился к скамьям для присяжных. Энтони быстро шепнул что-то Тэрнеру. Тот немедленно поднялся и сказал:
— Даю отвод!
— Можете вернуться на свое место, — сказал писец, а несостоявшийся присяжный, ничего не понимая, повернулся и пошел обратно. Какое счастье, подумал Энтони, что закон разрешает обвиняемому отклонить трех присяжных без всякого объяснения; ему не хотелось бы говорить суду, что его возражение было основано на известном ему предубеждении этого человека против цветных.
Наконец девять человек, которым поручалось вынести обвинение, были приведены к присяге.
Энтони внимательно оглядел их лица. Это была странная компания самых разных людей — от большого, широкоплечего, моложавого на вид человека с загорелым, грубым лицом, сидевшего с краю первой скамейки, до старика, губы которого непрерывно двигались, словно он что-то жевал, а скулы были обтянуты кожей, похожей на пергамент; голова у него была круглая, с блестящей белой лысиной — казалось, из его тела давно выжаты все жизненные соки. Энтони всматривался в лица сидевших на скамьях присяжных, жадно ища в них следы человечности и понимания. Но почему-то, сколько он ни старался, он не видел на этих девяти лицах ничего приятного, — наоборот: ему казалось, что на них написаны все предубеждения против цветных, какие только существуют в Южной Африке.
Первым свидетелем обвинения был полицейский чертежник и фотограф, который снимала план квартиры Энтони и фотографировал ее.
Затем на возвышение для свидетелей поднялся доктор Манро. Он рассказал суду, как Энтони вызвал его к себе около половины второго в ночь на воскресенье. Описал характер ранения и сказал, что счел необходимым немедленно вызвать скорую помощь и отправить покойного в больницу.