— Мой ученый друг несколько поторопился с выводами, — возразил Блер. — Мой вопрос абсолютно безобиден. Я хотел спросить, можно ли на основании такого заключения сделать вывод, что состояние больного было серьезным, или же нет?
Энтони сжимал и разжимал кулаки под откидной доской передней скамьи. Руки его были холодными и липкими от пота. Он спрашивал себя, ограничится ли доктор Штейн словами: «положение было серьезным», а этого было бы недостаточно для того, чтобы суд стал рассматривать заявление Босмена. По закону требовалось, чтобы покойный осознал, что всякая надежда на выздоровление потеряна. Сердце Энтони отчаянно колотилось. Надеяться на то, что Блер не подготовлен и не сумеет преодолеть это препятствие, было бы слишком легкомысленно — даже ребенку это ясно. Он безусловно тщательно все обдумал, прежде чем решил выставить заявление покойного в качестве улики на суде.
— Против этого я не могу протестовать, — заявил Тэрнер.
— Продолжайте, мистер Блер, — сказал судья.
— Итак, доктор, физическое состояние больного было настолько серьезно, как вы говорите, или же нет?
— Да, трещина черепа — вещь безусловно серьезная. Ей часто сопутствует кровоизлияние, а иногда и разрыв мозговой ткани. В данном случае как раз так и было.
Энтони низко опустил голову и уставился на деревянный пол.
— Считали ли вы, что покойный мог выжить?
— На мой взгляд, все складывалось для него крайне неблагоприятно. Я был очень удивлен, когда он пришел в себя и смог сделать заявление.
— Что показала операция?
— Что у больного было сильное кровоизлияние, захватившее даже более обширную область мозга, чем мы предполагали. Операция показала, что сделать почти ничего нельзя. И вскрытие подтвердило это.
У Энтони было такое ощущение, точно его посадили в мешок, а слова доктора — стежки, которыми наглухо сшивают этот мешок. Единственное, что ему оставалось, — это покорно ждать, когда его выбросят в реку. Но не все еще было потеряно. Важно было не физическое, а душевное состояние больного в тот момент, когда он делал заявление.
— В этом заявлении, — неумолимо продолжал Блер, держа перед собой документ, — содержится все, что сказал покойный?
— Нет, не совсем. Когда больной пришел в себя, он спросил, где он находится. В это время я как раз был у его постели вместе с сестрой Джейкобс, и я ответил, что он в больнице. Тогда он заявил, что хочет рассказать нам, что́ с ним произошло. Голос его был очень слаб и то и дело прерывался. Он поднял к голове руку, но я успел схватить ее и не дал ему дотронуться до головы. Тогда он сказал: «Принесите бумагу и запишите то, что я вам расскажу». Я пересек комнату, открыл ящик и вынул блокнот. Услышав, как он застонал, я поспешил к его изголовью. «Скорей, — слабым голосом сказал он, — а то я умру».
Вот теперь мешок зашит. Это конец. Чего еще может потребовать суд? Словно во сне Энтони слышал, как Тэрнер изо всех сил старался запутать доктора. Несколько минут длился перекрестный допрос. Тщетно пытался адвокат заставить врача сказать, что Босмен был в бреду. Он даже заметил, что Босмен что-то уж слишком рьяно просил принести бумагу и записать его заявление, и пытался поставить под сомнение приговор, произнесенный врачами о физическом состоянии больного. Тэрнер говорил, что это было личное мнение доктора, а ведь он мог и ошибаться, и больной мог выздороветь. Тэрнер спросил, точно ли доктор помнит, будто Босмен сказал: «Скорей, а то я умру», и почему об этом ничего не было сказано у мирового судьи или в заявлении покойного. Но все старания Тэрнера ни к чему не привели. Судья был явно удовлетворен представленным доказательством.
Энтони быстро терял интерес к дальнейшему ходу пропесса. Он даже не мог следить за всеми его перипетиямн. Он лишь смутно слышал, как Тэрнер яростно протестовал против обнародования заявления Босмена, утверждая, что появление «новой улики» на такой стадии процесса противоречит нормальной практике судопроизводства и что защита должна быть заранее ознакомлена со всеми обстоятельствами дела.
Словно в тумане Энтони видел, как судья покачал головой в знак несогласия, и слышал, как Тэрнер пробормотал что-то насчет своего права опротестовать решение судьи в Блумфонтейском апелляционном суде. Но что это даст? Ведь можно апеллировать только по окончании дела. А тогда для него уже все будет потеряно. К тому времени весь мир будет знать о том, что Стив (Энтони не смел даже взглянуть в сторону брата) связан с ним кровным родством.