F… F… F…
Мне было так больно, когда она ушла от меня, что я тупо не знал, что мне делать в течение нескольких лет, и только когда в моей жизни появилась Ира (появилась лишь для того, чтобы подарить мне Вечность и немедленно исчезнуть навсегда), я понял, что с этим ничего не поделаешь.
Так же тяжело сейчас моей A. Но я знаю, что это проходит. Проходит же лишь одним способом: рано или поздно ты понимаешь, что в том, что это не пройдёт никогда, нет никакой катастрофы. Главное — не размышлять на тему того, что если в этом нет катастрофы — к сожалению это или же к счастью.
A ненавидит меня за это непреложное знание. И только поэтому ей тяжело.
На вопрос F, знаю ли я, каково это, одной в пустыне, я ответил, что пока нет, но зато знаю, каково это, когда тебя валят с ног, и долго бьют ногами по голове. Зачем я ей так ответил, сейчас сказать затрудняюсь. Может быть для того, чтобы вслед за этим написать, что когда ей вновь доведётся приехать в Москву, я был бы очень рад пригласить её в гости на кофе, а то и на… вино. Я действительно не вижу в том ничего плохого. Даже, если удастся с ней переспать.
Хотя F такая девочка, что я и так сплю с ней всю жизнь, как и с Ирой, как и с LL, как и с A…
Несколько недель назад A написала короткое апокалипсическое фэнтэзи. Суть там в том, что натурально происходит конец света, после чего все перемещаются в зал судебных заседаний, и судья оглашает вердикт: «Гражданин Адам! Гражданка Ева! Вы помилованы…»
15
Вы когда-нибудь задумывались о том, что стоит за наипривычной словоконструкцией «Всё не слава Богу!»?
Это вот всё из цикла «маленькие приобретенья сегодня now».
Я не могу сегодня писать. Бог всегда наказывает меня только за одно. Правильней даже сказать, журит. Бог журит меня за неуверенность в себе. Это, наверное, потому, что ни один человек, и, уж во всяком случае, ни один мужчина, не может столько, сколько могу я. Но есть тут одно но, и оно же разница, которая, увы, тоже, есть.
Я могу всё потенциально, но всё время боюсь обидеть кого-нибудь. А остальные могут только непосредственно, и охуительно им всё удобно, и никого обидеть они не боятся. И более того, если знают, как обидеть, незамедлительно это делают. Те, из них, кто любит почесать языком с такими типусами, как я, говорят ещё что-то типа того, что вот, мол, слишком я рефлексивен. Им, мудакам, знать бы то, что знаю я, давно бы уж мир уничтожен был! Или, во всяком случае, окружён. Или, во всяком случае, подчинён власти одного из мудаков, случайно овладевшего тайнами мироздания, доступными только мне. Одна из тайн мироздания, которую на сегодняшний день я могу себе позволить открыть другим, предельно проста: этот мир создан мной…
И, вопреки вашим риторическим ожиданиям, сегодня я не могу позволить себе говорить неправду; говорить, что, мол, это ко всем относится. Нет. Этот мир не то, чтобы создан мной, а… он создан мной, а не вами…
16
Возвернёмся немного назад и обратимся к источникам письменным. Так, например, тут, в этом произведении, мы, главным образом, будем обращаться к двум разнородным тетрадям и некоторым документальным, выраженным в письменной форме, свидетельствам третьих лиц. Очевидцами я бы их не назвал хотя бы уже потому, что всё многообразное то, чего мы постоянно становимся очевидцами, на самом деле происходит мало того, что с нами самими, якобы наблюдающими, но ещё и потому, что слишком внутренне мы желаем смотреть. Так вот… Приоткроем ж!
Тетрадь, с которой мы начнём, в дальнейшем будет называться Тетрадка Девочка. Почему, вы сейчас же, уже через несколько строк, будь терпелив, читатель, поймёте. Иногда Тетрадка Девочка будет появляться без предупреждения, и вы даже и не будете поставлены в известность о том, что уже какое-то количество строк, наслаждаетесь телом ея. Иногда же о её появлении вы будете оповещены заранее и будете тогда предвкушать. Причём иногда предвкушать совершенно безнадежно, поскольку в ряде случаев предупреждения о её появлении будут ложными. Алгоритм же не то, чтоб утаю я от вас, а просто думайте что хотите. В конце концов, я думаю, что многие из вас хотя бы понаслышке знакомы с Девочкой.
Вторая тетрадка имеет условное название БордОровый Коленкор, и с ней немного попроще, потому что она — мужчина. Кроме того, всё, выблеванное (иначе, увы, не скажешь… в данный момент) из неё, будет напечатано особым, отличным ото всего шрифтом. Главным героем Бородорового Коленкора является некто Макс, пишущий данное произведение (всю совокупность со всеми Девочками), имеющий некоторое отношение ко мне лично и до некоторой степени являющийся мной, но глазами другого меня, чем тот, которым я являюсь со своей точки зрения.