27
(Бордоровый Коленкор)
Макс весь испереживался невольно. Среди прочего был расстроен. Среди прочего был расстроен именно он.
Весь предшествующий вечер, после реально нечаянной встречи с Никритиным, он осыпал эсэмесами LL-луну, но она не отвечала ему. Тягостность ощущений в связи с молчаньем любимой усугублялась тем, что вечер оный (Макс ходил выключать телевизор в своей-несвоей отныне квартире. A уехала к тёте за куличом) Макс один, продолжает звонить Луне) был ни чем иным, как вечером накануне Пасхи, то бишь вечером Крестного хода.
Макс до сих пор не понял, почему в современной традиции китайцы обозначают десятку крестом, хотя ему и известно, что согласно Папюсу, четвёрка (а у креста ведь четыре конца, если не принимать в расчёт православно-католических декоративных фентифлюшек) — это Единица второго порядка, а методом воспетого Папюсом же теософского сокращения Десятка сводится всё к той же Единице.
Вчера вечером LL молчала. LL — уникальная рыжая женщина. Когда Макс с ней, а в реальной жизни это случилось пока всего единожды, с 3-го по 6-е апреля нынешнего года, ему кажется, что он сам с собой. Так светло ему тогда и такой ерундой кажется всё, что связано не с Луной.
Максу очень хотелось получить весточку от Луны не только потому, что этого втайне желает всякое Солнце, но и потому, что уже приближалось время стрелки с законной супругой A, с коей он + — опрометчиво обещал провести вместе Пасху. Смешно… Смешно, что A на сей раз (и, кстати, непонятно кому смешно) серьёзно отнеслась к Пасхе (видимо, решила обратиться к новой, несвойственной ей ранее магической сфере).
Макс так и не дождался эсэмеса от Луны и встретился-таки с законной супругой. Законная супруга спешила к нему с церемонии долгожданного бракосочетания своей подруги I с её избранником P.
Макс и A пришли домой (теперь это называется — домой к A) в средней степени алкогольного опьянения. То есть оба они были вполне адекватны, в меру поговорили о том о сём и о предстоящей Максу операции по привариванию сетчатки, ибо по сусалам, как показала аппаратура, он всё-таки получил крепко; допили свои пива и джин-тоники, умылись (строго по очереди), но когда легли, то оба обнаружили такую в себе усталость, что не сговариваясь перенесли пресловутое соитье на утро.
Пока укладывались и говорили-рассказывали, Макс лениво перекидывался всё теми же эсэмесами со своим свидетелем по свадьбе с A — S.G. (тут надо сказать, что и у него свидетелем на единственной до сей поры свадьбе был тот же Макс), то бишь наперебой сообщали друг другу ошеломляющую новость: Христос воскрес!
S.G. отвечал бойко и быстро. И обнаружил себя истинным знатоком наследия Пушкина, потому что с самого начала верно среагировал на посыл Макса, точнее на отсылку к известному стихотворению Нашего Всего «Христос воскрес, моя Ревекка!» S.G. поспешил заверить Макса, что, мол, да-да, он всегда готов вручить подлежащей Ревекке то самое, чем, по словам Пушкина, можно верного еврея от православных отличить.
Каждый раз, когда мобильник Макса издавал мурлыкающий, но единичный «бип», коим издавна оповещает хозяина о пришествии эсэмес, Макс надеялся, что это долгожданная ответка Луны, но всякий раз видел на дисплее уже, не в обиду, заебавшее «s.g. — sms».
Когда легли наконец во всё еще супружескую постель, и Макс усадил A в «кресло» (кресло — это такая поза в их семье для трогательного совместного сна. Девушка, стало быть, ложится в позе эмбриона на правый бок, поджав ножки, а мальчик, блядь, ложится так же, как бы повторяя изгиб её тела. Тоже на правый бок. Хуй не участвует!), он понял, что сегодня эсэмеса от LL ему не дождаться.
Проснулись около половины одиннадцатого. Слово за слово стали смотреть телевизор. Потом обниматься и гладиться.
Когда раздался первый мурлыка «бип», Макс сделал вид, что ничего не произошло. Вдруг A не услышала? Он и так принёс ей немало страданий, подумал он что-то вроде того.