Безупречно воспитанный, он заменил утвержденными веками нормами собственные мысли и чувства.
Любое явление, встречающееся на его пути, "он подгонял под за1 ученные правила, не прикладывая ни капли собственного ума, чтобы разобраться в нем. Так положено — вот прекрасно ведущие по жизни многих достойных людей слова, и де Ла Фер не был исключением.
За великолепным фасадом графа, как за толстыми стенами одинокой башни безупречной кладки, скрывалась пустота, глухая комната, где в центре стопочкой лежал пыльный свод правил.
Правил о том, как правильно охотиться и как правильно размещать гостей за пиршественным столом согласно их положению, как должно приветствовать короля и его свиту и в каком порядке по знатности и родовитости располагаются французские дворянские роды.
Как правильно любить женщину — там тоже было, но вот как правильно обходиться с супругой, если на плече у нее вдруг обнаруживается клеймо, там, к сожалению, не говорилось, что и привело к такому глупому исходу.
А если учесть, что говорил де Ла Фер мало и кратко, то поневоле любая его банальность воспринималась как перл мудрости.
Под великолепными доспехами рыцаря, увы, отсутствовал человек! А ведь немного собственных чувств, и какая бы неповторимая личность жила бы в наше время! Просто оживший римлянин! Но чуда не состоялось…
А теперь страх, у которого глаза велики, будет двигать мушкетерами. Страх передо мной. Но четверо храбрых мужчин не потерпят, чтобы страх стоял у них на пути, и неизбежно постараются убрать источник страха, который перепуган не меньше их и мечтает лишь об одном — спасти собственную жизнь. Но это уже никого не волнует.
И у меня вдобавок ко всему задание, которое лучше клетки удерживает меня на капере.
Я не имею права вернуться с полпути, в Портсмуте уже формируется новая эскадра. Мы втянуты в такую игру, что мои беды никого не волнуют, сейчас просто не до этого. Значит, придется заниматься тем, о чем мы договорились с кардиналом. Если переговоры с герцогом сорвутся по моей вине, на глаза Его Высокопреосвященству можно не показываться. Если я выполню, что обещала, положение мое станет чуть-чуть прочнее и можно будет подумать о собственной безопасности.
Какое счастье, что дети уже во Франции, только это дает мне слабую надежду, что ради них я выкарабкаюсь, опять, как кошка, извернусь в падении и стану на четыре лапы, но все-таки как тяжело жить, зная, что обречен…
Остались за бортом и Лориан, и Брест — последняя возможность вернуться во Францию. Думала ли я об этом? Конечно, и даже предупредила капитана. Но противный ветер и бурное море отняли эту возможность. Пришлось распрощаться с мыслью еще раз поговорить с кардиналом.
Через девять дней после того, как судно вышло в море, впереди показался Туманный остров, берега Финистера.
Мои предположения оправдались: в Портсмуте полным ходом шла подготовка к выходу новой эскадры. Как раз во время нашего прибытия на воду спускали еще четыре больших военных корабля. Заходящее солнце поблескивало в окошках их кают.
В подзорную трубу, любезно одолженную мне капитаном, я даже разглядела на молу группу пышно одетых людей, наблюдающих это событие. Глаза мои ошиблись, выдавая желаемое за действительное, или это было на самом деле, но под одной из шляп с лихо закрученным белым пером мне почудилась голова Бекингэма.
Над портом носились чайки. Пахло гнилой рыбой.
Капер стал на рейде.
Почти сразу же борт к борту к нему остановился сторожевой катер, спустивший шлюпку, направившуюся к нашему трапу.
Шлюпка, которую двигали по волнам восемь гребцов, доставила на наше судно офицера флота Его Величества. Тот переговорил с капитаном и вызвал всех, находящихся на борту, на палубу.
Бурча и чертыхаясь, команда и пассажиры выстроились в носовой части капера.
Пройдя наш неровный, настороженный строй, человек с катера задержался взглядом на мне, но ничего не сказал. Все это было, по меньшей мере, неприятно. Все напряженно ждали, что же будет дальше.
Офицер с катера, молодой человек лет двадцати пяти — тридцати, неожиданно взял на себя обязанности лоцмана и, заняв место капитана, повел капер в гавань. Катер держался рядом. Он был неплохо вооружен для своих размеров, — шесть пушек выразительно скалились с его бортов.
Пока мы пробирались меж стоящих в гавани кораблей, вечер превратился в ночь. Стало еще холоднее.
Наконец мы добрались до места, куда счел нужным привести корабль свалившийся на нашу голову непрошеный лоцман. Он же приказал погрузить мои вещи в шлюпку и предложил мне проследовать туда же.
Это еще по какому праву?
— Кто Вы такой, милостивый государь? — поинтересовалась я. — И почему Вы так любезны, что оказываете мне особое внимание?
— Вы можете догадаться об этом по моему мундиру, сударыня, я офицер английского флота, — равнодушно-вежливо ответствовал он.
По мундиру, разумеется, можно догадаться практически обо всем, вплоть до того, что кушал утром его владелец… Как это я сама не догадалась…
— Но неужели это обычно так делается? Неужели офицеры английского флота предоставляют себя в распоряжение соотечественниц, прибывающих в какую-нибудь гавань Великобритании, и простирают свою любезность до того, что доставляют их на берег? — не унималась я, непонятливая.
— Да, миледи, но это обычно делается не из любезности, а из предосторожности: во время войны иностранцев доставляют в отведенную для них гостиницу, где они остаются под надзором до тех пор, пока о них не соберут самых точных сведений.
Очень похоже на откровенную ложь, хотя придраться не к чему. А почему он назвал меня миледи? Из любезности?
— Но я не иностранка, милостивый государь. Меня зовут леди Кларик, и эта мера… — сообщила я ему.
— Эта мера — общая для всех, миледи, и Вы напрасно будете настаивать, чтобы для Вас было сделано исключение.
Да, вот положение… Сбежать некуда, придется пока подчиниться. з — В таком случае я последую за Вами, милостивый государь.
Я позволила офицеру свести меня по трапу в шлюпку и усадить на расстеленный на корме плащ.
— Гребите! — скомандовал офицер матросам.
Шлюпка понеслась к берегу. Там уже стояла карета. Офицер первым вышел на набережную и подал мне руку.
— Эта карета подана нам? — цасторожилась я.
— Да, сударыня.
— Разве гостиница так далеко?
— На другом конце города.
А четверо из гребцов тоже вышли на берег.
— Едемте.
Карета повезла нас прочь от набережной. Покачивались, словно махая нам вслед, сигнальные фонари на мачтах.
Офицер застыл напротив меня с непроницаемым лицом. Ничего не выражали впалые голубые глаза, плотно сжатый рот, выступающий подбородок. Даже редкие каштановые волосы на покатом лбу умудрялись ничего не выражать. Лишь воинственно торчащая бородка заявляла: я при исполнении.
Время шло, а гостиница не появлялась. Выглянув из окна кареты, я увидела, что домов вокруг не было и в помине, лишь черные деревья окружали дорогу.
— Однако, мы уже за городом! — сообщила я офицеру.
Офицер никак не отреагировал.
— Я не поеду дальше, если Вы не скажете, куда Вы меня везете. Предупреждаю Вас, милостивый государь!
Офицер по-прежнему молчал.
— О, это уже слишком! — воскликнула я. — Помогите! Помогите!
Желающих спасти меня почему-то не нашлось. Лишь карета понеслась еще быстрее.
Испепелив невозмутимого офицера взглядом, я попыталась открыть дверь кареты.
— Берегитесь, сударыня, — заметил мой спутник. — Вы расшибетесь насмерть.
Это в мои планы пока не входило, пришлось вернуться на место. О-о, дьявол, злость забурлила внутри меня, а нет ничего хуже бессильной злобы, она отнимает способность здраво рассуждать и быстро Принимать правильные решения. Офицер немного ожил и с удивлением наклонился, рассматривая мре лицо. Наверное, никогда не видел сильного проявления эмоций на лицах своих подопечных. Это меня отрезвило. Ладно, от ярости перейдем к кротости.