На платье набухло и расплылось большое кровавое пятно.
Ну вот, теперь можно упасть на пол, закрыть глаза и с чувством выполненного долга отключиться от всего этого безобразия. Пусть выясняют сами, кто виноват. Я зарезалась, и точка.
Подскочивший Фельтон выдернул нож из моего тела.
— Смотрите, милорд, — угрюмо сказал он, — вот женщина, которая была поручена моей охране и лишила себя жизни.
— Будьте покойны, Фельтон, — проблеял разочарованный скорым концом представления деверь, — она не умерла. Демоны так легко не умирают. Не волнуйтесь, ступайте ко мне и ждите там меня.
— Однако, милорд… — попытался возразить Фельтон.
— Ступайте, я Вам приказываю! — обозлился деверь. Фельтон ушел, унося нож.
Дорогой брат не стал даже подходить ко мне, лишь приказал сменившемуся часовому доставить сюда женщину, которая якобы мне прислуживала. В ожидании ее я валялась на полу, дорогой брат, водрузив ноги на стол и положив на грудь вынутую из-под мышки шпагу, скучал в кресле.
Когда заспанная женщина появилась, он попросил ее:
— Вы это, сделайте что-нибудь с дамой, она, кажется, немножко нездорова…
— Может, милорд вызовет врача? — спросила женщина, которой тоже не улыбалось, чтобы я (не дай бог!) скончалась у нее на руках за те же деньги, что ей платили за редкие визиты для уборки.
У дорогого брата перекосило лицо, как от кислого лимона, но, осмотрев меня издалека еще разок, он увидел кровь и на полу тоже, почесал затылок и сказал:
— Хорошо, я пошлю верхового за лекарем. Подождите его.
И поплотней запахнувшись в роскошный халат, он, шаркая тапочками, ушел, по-прежнему неся шпагу под мышкой.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
КОНЕЦ ЗАКЛЮЧЕНИЯ
Когда мы остались с женщиной наедине, я очнулась. Лежать до приезда врача на полу в мои планы не входило.
Кое-как с ее помощью я разделась до рубашки и, стуча зубами, забралась в ледяную постель. Рана ныла и саднила, не люблю тупые ножи. Я прикинула, насколько она ограничит мои движения. Боль мешала это определить, оставалось надеяться, что все сделано правильно и поэтому все будет так, как надо.
Женщина сидела у изголовья и тихонько похрапывала. Сладкий сон посетил ее и в сидячем положении.
Прикрыв глаза, не в силах заснуть из-за боли, я думала: отстранит дорогой брат Фельтона от обязанностей моего тюремщика или нет. Вплетающаяся в думы боль путала мысли, приходилось рассчитывать на худшее. И опять у меня нет ножа…
Врач прибыл около четырех часов утра.
Пока он безумно спешил к больному, рана уже благополучно закрылась, края ее спеклись. Врач глубокомысленно изучил ее и вынес вердикт: он не может определить глубину и направление ранения, но все в Божьих руках, судя по пульсу, состояние больной не внушает больших опасений.
Мой испепеляющий взгляд заставил его вдобавок к вердикту промыть рану, наложить нормальную повязку и найти в своем сундучке обезболивающее снадобье.
Пока он возился, наступило утро. Я отослала выспавшуюся женщину, объяснив, что теперь надо и мне поспать тоже, бессонная ночь слишком тяжела для больного тела.
Женщина охотно удалилась.
В обычное время принесли завтрак.
Фельтона не было.
Сегодня был последний день заключения, двадцать второе число. Двадцать третьего меня препроводят из замка на берег, двадцать четвертого корабль покинет Англию.
Я не покидала кровать и не притронулась к еде.
Только ближе к обеду я встала.
Обед принесли люди в иной форме, нежели чем та, что была на часовых в предыдущие дни. Это означало, что Винтер не доверяет старой охране.
Светским тоном я поинтересовалась у солдат, заносящих столик, где Фельтон. Ответ их был крайне неприятным: час назад Фельтон сел на коня и покинул замок. Я спросила, где находится мой дорогой брат. Дорогой брат находился в замке и, по словам солдат, в случае моего желания говорить с ним велел тотчас его известить.
Я велела известить милорда, что слишком слаба и мое единственное желание — остаться одной.
Уважая желание миледи, солдаты оставили меня наедине с обедом.
Пока я спала, в камере появилось еще одно новшество: забили доской окошечко в двери. Наверное, чтобы я не плевалась ядом на макушки солдат, изводя таким образом конвой, или не улыбалась им зазывно сквозь решетку, обольщая и подчиняя себе, чтобы сбежать.
С одной стороны, это было к лучшему — никто не подглядывал. Можно было заняться собой, не опасаясь ненужных зрителей. Я ходила по комнате взад и вперед, разминаясь и размышляя.
В шесть часов вечера пришел дорогой брат.
Судя по его виду, он собрался в крестовый поход: так он был вооружен. Наконец-то он обнаружил свое истинное призвание — быть тюремщиком. Это занятие как нельзя лучше соответствовало и его наклонностям, и его способностям.
— Как бы то ни было, — ни к тому, ни к сему сказал он мне, — но сегодня Вы меня не убьете: у Вас нет больше оружия, и к тому же я принял предосторожности.
«Пусть так», — пожала плечами я.
— Вам удалось уже несколько развратить моего бедного Фельтона, он уже начал поддаваться Вашему дьявольскому влиянию, — продолжал дорогой брат, — но я хочу спасти его; он Вас больше не увидит, все кончено. Соберите Ваши пожитки — завтра Вы отправляетесь в путь. Сначала я назначил Ваше отплытие на двадцать четвертое число, но потом подумал, что чем скорее дело будет сделано, тем лучше.
Я внимательно слушала.
— Завтра в двенадцать часов пополудни у меня на руках будет приказ о Вашей ссылке, подписанный Бекингэмом. Если Вы, прежде чем сядете на корабль, скажете кому бы то ни было хоть одно слово, мой сержант пустит Вам пулю в лоб — так ему приказано. Если на корабле Вы без разрешения капитана скажете кому бы то ни было хоть одно слово, капитан велит бросить Вас в море — такое ему дано распоряжение. До свидания. Вот и все, что я имел на сегодня сообщить Вам. Завтра я Вас увижу — приду, чтобы распрощаться с Вами.
Довольный собой деверь гордо удалился.
Я проводила его презрительной улыбкой. Игра еще не кончена. Она закончится лишь тогда, когда последнее дыхание отлетит с моих губ.
Занимаясь якобы сбором пожитков, я вытащила все вещи из сундуков, нашла подходящий корсет и принялась извлекать из него стальные планки. Попутно поклялась себе, если выберусь из этой передряги, возлюбить всем сердцем вязание. Металлическая спица — это же готовый стилет!
Заточенные о каминную доску, планки приобрели отдаленный вид лезвий.
Можно будет обезвредить сержанта в карете, когда он меня повезет к кораблю, завладеть его оружием, и тогда посмотрим, кто кого куда доставит.
Если не удастся затея с конвоем, уже на корабле возьму в заложники капитана. Не знаю, что там с Тайберном, но на французское побережье он меня высадит, иначе мы вместе поплывем по волнам, но он будет тяжелее на металлический клинок в сердце.
Так что жизнь, сударь мой, дорогой брат, только начинается!
Принесли ужин.
Я охотно его съела — время ожидания кончилось, надо было копить силы. Кто знает, что случится в ближайшее время.
Ночь с двадцать второго на двадцать третье выдалась словно по заказу.
Сначала казалось, специально к замку, стянулись тяжелые тучи. Молнии пытались попасть в его флюгера. Часам к десяти вечера разразилась великолепная гроза. Грохотало так, что уши закладывало.
Я стояла у распахнутого окна и долго наблюдала за тем, как ветер гнет деревья внизу, как гонит пенную волну по морю. Вспышки молний освещали комнату так, как не сделало бы это множество свечей. Ветер закидывал в комнату дождевые струи, которые омывали меня, как самая лучшая в мире ванна. Душа словно распахивалась навстречу яростной грозе, впуская в себя и бешеный ветер, и жгучие молнии, и свежий запах бушующего моря.