Там же, неподалеку от Сюржера, Рошфор нашел и арестовал д'Артаньяна и присоединившихся к нему друзей, доставив их в домик у Каменного моста.
Остальное передаю со слов Рошфора, который по приказанию Его Высокопреосвященства оставил монсеньора и д'Артаньяна наедине в кабинете, а сам вышел за дверь.
За дверью он сразу же принял такую позицию, которая позволила выслушать ему разговор от первого слова до последнего.
Теперь на все мои ехидные замечания Рошфор отвечает, что, прислонившись ухом к двери, подслушивают только безродные лакеи, люди благородные пользуются при этом тазиком для бритья, который значительно лучше улавливает звуки. Но он отказался даже от этого замечательного средства, так как за одной из портьер была дырочка, прекрасно позволяющая и видеть, и слышать происходящее в кабинете Его Высокопреосвященства.
Итак, кардинал стоял у камина; находившийся в комнате стол отделял его от д'Артаньяна.
— Милостивый государь, — холодно сказал кардинал, — Вы арестованы по моему приказанию.
— Мне сказали это, Ваша светлость, — постарался остаться невозмутимым д'Артаньян.
— А знаете ли Вы, за что?
— Нет, Ваша светлость. Ведь единственная вещь, за которую я бы мог быть арестован, еще неизвестна Вашему Высокопреосвященству.
— Вот как! Что это значит?
— Если Вашей светлости будет угодно сказать мне прежде, какие преступления вменяются мне в вину, я расскажу затем поступки, которые я совершил на деле.
— Вас обвиняют в том, что Вы переписывались с врагами государства, в том, что Вы выведали государственные планы, в том, что Вы пытались расстроить планы Вашего военачальника, — запустил пробный шар Его Высокопреосвященство.
Как человек с гибким умом и недюжинными способностями политика, д'Артаньян, конечно же, сразу свалил вину с больной головы на здоровую.
— А кто меня обвиняет в этом Ваша светлость? — воскликнул он, пылая гневом праведника. — Женщина, заклейменная государственным правосудием, женщина, вышедшая за одного человека во Франции и за другого в Англии, женщина, отравившая своего второго мужа и покушавшаяся отравить меня!
Кардиналу лучше, чем кому-либо, были известны все повороты моей судьбы, начиная с «заклеймения государственным правосудием», поэтому он сделал большие глаза и спросил:
— Что Вы рассказываете, милостивый государь! О какой женщине Вы говорите?
— О леди Винтер. Да, о леди Винтер! — раскрыл кардиналу глаза на жизнь д'Артаньян. — Все преступления которой были, очевидно, неизвестны Вашему Высокопреосвященству, когда Вы почтили ее своим доверием.
— Если леди Винтер совершила те преступления, о которых Вы сказали, милостивый государь, она будет наказана, — постно заметил кардинал.
— Она уже наказана, Ваша светлость, — неожиданно сказал д'Артаньян.
— А кто же наказал ее? — изумился Ришелье.
— Мы, — просто и величественно ответил гасконец.
— Она в тюрьме? — нахмурившись, спросил кардинал.
— Она умерла, — поднял глаза к небу гасконец.
— Умерла? — изменился в лице кардинал. — Умерла? Так Вы сказали?
Он опустился за стол.
— Три раза она пыталась убить меня, — объяснил д'Артаньян. — Она пыталась отравить и женщину, которую я люблю. Тогда мои друзья и я изловили ее, судили и приговорили к смерти, — и пустился в подробный рассказ о событиях в Бетюне и его окрестностях.
Его Высокопреосвященство, чернее тучи, слушал, невидящими глазами уставившись в столешницу. Рошфор торжественно клялся на Библии, что кардинал дрожал, да и сам он не мог сдержать отчаяния. Может быть и не лгал, не знаю, приятно все-таки, что твоя смерть не оставляет близких людей равнодушными.
Внезапно из своей засады Рошфор увидел, как взгляд Его Высокопреосвященства остановился на одном из свежих писем, пришедших в его отсутствие, пока он ездил в Сюржер встречать короля, и положенных для рассмотрения. Кардинал, продолжая слушать рассказ гасконца, распечатал его и пробежал глазами.
И сразу мрачная угроза на лице Его Высокопреосвященства сменилась совершенно безмятежным выражением.
Даже невиновный Рошфор испугался и решил, что гасконцу предрешена плаха на Гревской площади.
Кардинал встал, протянул ладони к огню камина и ласковым укоризненным голосом сказал:
— Итак, Вы присвоили себе права судей, не подумав о том, что те, кто не уполномочен наказывать и тем не менее наказывают, являются убийцами.
— Ваша светлость, клянусь Вам, что у меня ни на минуту не было намерения оправдываться перед Вами! — воскликнул д'Артаньян. — Я готов понести то наказание, какое Вашему Высокопреосвященству угодно будет наложить на меня. Я слишком мало дорожу жизнью, чтобы бояться смерти.
— Да, я знаю, Вы храбрый человек, — мягко сказал кардинал. — Могу Вам поэтому заранее сказать, что Вас будут судить и даже приговорят к наказанию.
— Другой человек мог бы ответить Вашему Высокопреосвященству, что его помилование у него в кармане, — с апломбом заявил д'Артаньян, — а я только скажу Вам: приказывайте, Ваша светлость, я готов ко всему.
— Ваше помилование? — переспросил кардинал.
— Да, Ваша светлость.
— А кем оно подписано? Королем? — доброжелательно поинтересовался кардинал.
— Нет, Вашим Высокопреосвященством.
— Мною? Вы что, с ума сошли? — любезное выражение лица слетело с кардинала.
— Вы, конечно, узнаете свою руку, Ваша светлость, — пообещал ему д'Артаньян.
Хмурясь, кардинал принял от него лист бумаги, развернул и вслух прочитал:
«Все, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства.
5 августа 1628 года. Ришелье».
Его Высокопреосвященство задумался. Затем медленно порвал бумагу.
Снова подошел к столу, но уже не присаживаясь, написал несколько строк на пергаменте, который был на две трети заполнен, и приложил свою печать.
И д'Артаньян по ту сторону стола, и Рошфор по ту сторону стены были уверены, что это смертный приговор.
— Возьмите! — сказал Ришелье. — Я взял у Вас один открытый лист и взамен даю другой. На этой грамоте не проставлено имя, впишите его сами.
Будьте уверены, раз уж Его Высокопреосвященству выпадает шанс одним жестом превратить человека, враждебного ему, в человека, ему обязанного, он пользуется этим шансом сразу.
— Ваша светлость, — упал к его ногам д'Артаньян, получивший указ о производстве в чин лейтенанта мушкетеров, — моя жизнь принадлежит Вам, располагайте ею отныне! Но я не заслуживаю той милости, какую Вы мне оказываете: у меня есть три друга, имеющих больше заслуг и более достойных…
— Вы славный малый… — снисходительно похлопал гасконца по плечу кардинал. — Располагайте этой грамотой, как Вам заблагорассудится. Только помните, что, хотя имя и не вписано, я даю ее Вам.
— Я этого никогда не забуду! — воскликнул со всей горячностью д'Артаньян. — Ваше Высокопреосвященство может быть в этом уверены.
— Рошфор! — громко позвал кардинал.
Сбитый с толку поведением монсеньора, растерянный и ничего не понимающий, Рошфор вошел в кабинет. Такой щедрости по отношению к убийцам отнюдь не последнего сотрудника он от хозяина не ожидал. (Даже непосвященным известно, что Его Высокопреосвященство не только никогда не забывает своих врагов, но и всегда заботится о своих друзьях, почему мы, люди кардинала, собственно говоря, и работаем на него.)
— Рошфор! Перед Вами господин д'Артаньян, — сообщил ему Его Высокопреосвященство на тот случай, если Рошфор забыл, кто это. — Я принимаю его в число моих друзей, а потому поцелуйтесь оба и ведите себя благоразумно, если хотите сберечь Ваши головы.
С ненавистью потянувшись друг к другу, Рошфор и д'Артаньян громко чмокнули воздух, тонким слоем разделявший их губы. Кардинал с загадочной улыбкой на лице внимательно за ними наблюдал.
Потом новые друзья вместе вышли из кабинета в приемную.
— Мы еще увидимся, не так ли, милостивый государь? — спросил Рошфор, вытирая усы рукавом.