В этот момент раздался бой часов — ровно шесть. Но Дженкин, поглощенный своими мыслями, не слышал ничего вокруг. «Человек не должен фотографироваться, когда он одной ногой в могиле, — думал фотограф. — Господи! А что, если Уилсон потребует, чтобы я сделал много снимков и тут же их проявил?!»
Он начал обсуждать с клиентом размеры, цены и сроки — обычная профессиональная скороговорка, — но тот не удостоил его ни ответом, ни комментариями. Уилсон производил впечатление человека, который очень спешит и хочет поскорее завершить неприятное дело без лишней болтовни. Многие из тех, кого Дженкину приходилось фотографировать, вели себя подобным образом: даже прием у стоматолога напрягал их меньше, чем позирование перед камерой. Пока он заполнял паузы ничего не значащими профессиональными репликами, посетитель по-прежнему неподвижно смотрел в объектив, сидя все в той же позе, которую принял с самого начала. Мистер Дженкин гордился своим умением придавать человеку веселый и благополучный вид, однако с этим клиентом, похоже, все усилия были тщетны. Только позднее он осознал, что ни разу не прикоснулся к Уилсону — что-то безнадежное в болезненной внешности букиниста не позволяло ему подойти поближе, чтобы поправить его позу, которую тот не хотел менять с такой настойчивостью.
— Конечно, мы используем вспышку, мистер Уилсон, — объяснял Дженкин, беспокойно суетясь вокруг камеры. Когда он немного придвинул ее к посетителю, тот нетерпеливо кивнул, выражая согласие.
В работе фотографа очень важен личный контакт с клиентом. Можно было бы выразить сочувствие по поводу его болезни, сказать ему что-то приятное или предложить прийти в другой раз, когда он будет лучше выглядеть. Но с Уилсоном такого личного контакта никак не удавалось достичь — это было совершенно невозможно. Между ними как будто возник некий невидимый барьер. Мистер Дженкин мог только повторять общие места, связанные с фотографией. Надо заметить, что все это время он был немного скован и чувствовал себя не вполне естественно. Как ни странно, неловкость не проходила, а только усиливалась. Он торопился. Ему тоже хотелось поскорее все закончить и забыть о неприятном визитере.
Наконец приготовления к съемке были завершены, оставалось только включить вспышку. Нагнувшись, Дженкин накрыл голову черной бархатной тканью, навел объектив на клиента и… никого не увидел! Говоря «никого», следует, однако, пояснить, что имеется в виду. Сам он описывает это таю «Мгновенная вспышка, и в ореоле яркого белого света — лицо. О, небо! Лицо Уилсона… и все же не его — торжественное, просветленное! Оно словно взорвалось, не умещаясь в рамки никакого объектива. Оно ослепило меня, уверяю вас, я действительно наполовину ослеп. Это было истинное озарение!»
Пока мистер Дженкин, закрыв глаза, с трудом переводил дыхание, со стороны казалось, что он запутался в складках черного бархата. Когда же он опомнился и, выпрямившись, посмотрел на клиента поверх камеры, то уже в буквальном смысле не увидел перед собой никого. Машинально повесив на объектив шляпу, которую он держал в левой руке, фотограф покачнулся… торопливо окинул взглядом пустую студию и, перевернув на ходу стул, выбежал в коридор. В прихожей и в передней тоже было пусто, входная дверь закрыта. Посетитель исчез. «Словно его никогда тут и не было», — сказал Дженкин сам себе испуганным шепотом. И снова почувствовал, как волосы встали дыбом и по коже побежали мурашки, как будто кто-то положил ему за шиворот кусок льда.
Через несколько секунд он вернулся в студию и лихорадочно осмотрел ее. Там по-прежнему стояло кресло на фоне все тех же выцветших обоев с деревьями; рядом был круглый столик, на нем — ваза с цветами. Меньще минуты назад здесь еще сидел мистер Томас Уилсон, являя собой саму Смерть. «Не могло же мне все это просто померещиться, — мелькнуло в его расстроенном, усталом сознании. — Что-то я все же видел!» Он припомнил газетные статьи, в которых давались мистические советы — как бороться с привидениями, как вести себя при встрече с потусторонним миром, что делать, если вас одолевают ночные кошмары и тому подобные. «Быть может, — подумал он в смятении, — что-то должно случиться со мной!» Обескураженный, Дженкин некоторое время продолжал осматривать помещение в ожидании того, что мистер Уилсон вот-вот появится так же таинственно, как исчез. Он вновь и вновь мысленно воспроизводил загадочную сцену, реконструируя ее в мельчайших подробностях. И вдруг ясно вспомнил две детали, которым до сих пор не придавал значения и которые теперь казались весьма и весьма странными. За все время, проведенное в студии, посетитель не произнес ни одного слова, а сам он, в свою очередь, ни разу к нему не прикоснулся. Не теряя времени, Дженкин надел пальто, шляпу и направился в соседнюю лавку за чернилами и канцелярскими принадлежностями, хотя и не испытывал в них ни малейшей надобности.