Спецслужбисты, а особенно «наружники», видят улицу, да и вообще все вокруг, не так, как остальные люди. С годами это восприятие окружающего становится почти машинальным. Незнакомая машина в привычном переулке, человек, который вроде бы читает газету, женщина в будке телефона-автомата что-то говорит в трубку — или в микрофон «уоки-токи»? Одновременно она внимательно наблюдает за подъездом дома напротив…
Иногда возникает какое-то психополе: не видишь ничего примечательного, а чувствуешь — ты под присмотром. Все это совсем не так, как в кино или в детективах, когда наблюдаемого-профессионала сам факт наблюдения за ним не очень волнует: ведь операции с тайниками, встречи с теми, кого нужно беречь от слежки, происходят не каждый день. Даже наоборот, именно отсутствие «наружки» иногда настораживает так же, как следящих настораживают перемены в поведении «объекта».
У одних такое восприятие действительности со временем притупляется, у других остается на всю жизнь и преследует их даже тогда, когда все эти «игры» по разным причинам заканчиваются.
До конца своих дней многие из нас вскакивают ночью в постели, вновь переживая многолетней давности азарт или страх.
Некоторые в такие моменты умирают.
Некоторые им завидуют, ведь смерть во сне — подарок богов.
****Все знают, что такое арест, но мало кто знает, что такое «съемка», негласное задержание, когда по разным причинам объект слежки нужно «снять» таким образом, чтобы об этом не знали его близкие, друзья, коллеги по работе. «Снимают» и своих, и иностранцев. Стараются для этого подбирать малолюдные места, но случается и выдергивать человека из толпы. Занимаются «съемкой» имеющие в этом деле опыт сыщики, физически очень крепкие. За редким исключением все происходит мгновенно, в крайнем случае, прохожие могут заметить, как два человека помогают третьему сесть в машину, а он то ли нездоров, то ли нетрезв. Однажды немцу из ФРГ удалось вскрикнуть… Тут же захлопали дверцы, и машина, не торопясь, двинулась по улице.
«Объектов» увозили для бесед с людьми из «Дома 2», бывало, везли прямо на Дзержинскую площадь, в «Дом». Рассказывали, что с теневиками-миллионерами, которыми занимался КГБ, при въезде в ворота «Дома» случалась медвежья болезнь.
Милицейских арестов они уже тогда боялись не очень…
Лето 1960 или 1961 года — яркий, солнечный день. Мы двигались двумя бригадами за каким-то очередным «антисоветчиком» и имели задание «снять» его для доставки в «Дом 2».
Сыщики шли за объектом, конечно, не кучей, а растянулись в сеть, некоторые были впереди, подбирая удобное для «съемки» место, другие шли параллельными переулками, проходными дворами, поддерживая связь с машинами и друг с другом. Все это происходило в районе Чистых прудов, который я знал неплохо. По радио сказали, что объект движется в сторону большого проходного двора, где я в этот момент находился. Решив не попадаться ему лишний раз на глаза, я направился в ближайший подъезд, около которого вели неторопливую беседу сидевшие на лавочке старушки.
Из залитого солнцем двора я быстро вошел в совершенно темный подъезд и… сразу же полетел вниз. Это произошло так внезапно, что я не успел не то что сгруппироваться, собраться в комок, а просто не понял, что случилось. Удар при «посадке» был страшный (летел с высоты примерно 5 метров и упал на груду камней). Долго не мог дышать — «дыхалка» была отбита.
Я испугался, но сознания не потерял. Через некоторое время дыхание вернулось, начал потихоньку шевелиться — значит, ничего не переломал. Зажег спичку — тогда я много курил — и осмотрелся. Я лежал в помещении бывшей котельной — такие еще оставались в старых домах, — перил почему-то не было, а может быть, их специально сняли, чтобы удобнее было сбрасывать вниз строительный мусор. Вокруг торчали арматурные прутья, на которые я чудом не попал — поуродовался бы по-настоящему.
Не помню, как выбирался из этой ямы. Когда вышел из подъезда, бабушки уставились на меня, забыв про разговор: одежда в грязи, лицо разбито в кровь, я еле-еле двигался.
Рация молчала — при падении, как потом выяснилось, я ее сильно повредил. Заковылял из двора, и тут мне сильно повезло — в переулке вышел прямо на одну из опермашин, медленно кравшуюся впритирку к тротуару.
— Женьк, да что с тобой? — оцепенел водитель и помог мне отряхнуться и сесть в машину. — У тебя и волосы в штукатурке — вон, над левым виском…
Он быстро связался со старшим бригады и отвез меня в нашу поликлинику, находившуюся недалеко. Я снял с себя всю операмуницию, оставил ее в машине и отправился к врачам.
Все оказалось в порядке, кроме ушибов и порезов на лице. Только над левым виском была не штукатурка — выступила седина. Испугался я-таки здорово.