Серпилин враз "оттаял", отрапортовал "так точно, командир", и полез в люк.
- А как же наша самоходка, едрить? - спросил заряжающий Зверев, и выжидательно уставился на меня, хмуря густые брови.
Я попытался сам себе сказать, что отвечать совсем необязательно - с каких это пор люди перед ботами отчитываются? Но устоять перед этим требовательным, отлично прорисованным талантливым художником, взглядом, не смог.
- Самоходку нашу мы обязательно починим, - твёрдо пообещал я ему, и склонился над открытым люком, где Серпилин уже вовсю лязгал затвором пушки.
- Мы на такой учились в танковой школе, - бубнил в чреве танкетки Серпилин. - Но чтобы как следует из неё стрелять, всё равно опыт нужен.
- Это понятно, - сказал я ему, заглядывая в башню. - Показывай, как заряжаешь, как целишься и как стреляешь.
Серпилин сунул руку куда-то вниз и вытащил маленький снаряд, больше похожий на патрон-переросток. Наводчик держал его, полностью обхватив пальцами одной руки, из-за чего возникало впечатление, что это просто сувенир, уменьшенная копия настоящего снаряда, которой можно полюбоваться и поставить в сервант за стекло. Но Серпилин не стал им любоваться, а легким движением толкнул в казённик и закрыл затвор. Лязгнул металл и блестящий латунный цилиндрик исчез в недрах пушки. А Серпилин, не останавливаясь ни на миг, сам себе скомандовал "огонь!" и дёрнул за маленький рычажок.
От резкого звука выстрела я непроизвольно вздрогнул всем телом, ноги мои подкосились и я упал животом на открытый люк. В оглохших от грохота выстрела ушах стоял неприятный звон.
Выпучив глаза, я поднялся на ноги и в бешенстве заорал на Серпилина, который деловито заталкивал в казённик следующий снаряд:
- Ты что делаешь?!
Серпилин замер, потом поднял кверху голову и уставился на меня. Вокруг него курился пороховой дым и, поднимаясь кверху, лениво переваливал через края люка, создавая впечатление, что наводчик варится в большой кастрюле супа.
- Ты же сам приказал, командир, - спокойно сказал Серпилин и ловким движением закрыл затвор.
- Отставить стрельбу! - рявкнул я. - А ну вылазь из машины!
Пока Серпилин с невозмутимым лицом выбирался из люка, я тревожно осматривал непроницаемо-тёмную стену, куда улетел пусть и похожий на игрушечный, но всё-таки настоящий снаряд. Ни малейших следов разрушений, никаких намёков на сквозное отверстие. Боевой снаряд не смог пробить кирпичную кладку?
- Ты что, совсем офонарел? - набросился я на Серпилина, едва он выбрался из танкетки и вытянулся по стойке "смирно" рядом с остальными членами экипажа. - Это кто тебя научил стрелять в прямо в гараже?
- Разреши доложить, командир? - спросил Серпилин спокойно глядя мне в глаза.
- Ну?
- Вот та тёмная стена - это снарядоуловитель. Пробные выстрелы можно делать в ангаре. Так записано в положениях боевого устава.
Это заявление привело меня в замешательство. Я снова пытался применить жизненный опыт к игре, где действовали совсем другие законы. И теперь выглядел нелепо даже в своих собственных глазах. Смотреть же в глаза Серпилину мне и вовсе было стыдно.
- Ладно, всё, - сказал я быстро. - Серпилин, Зверев - вам за хорошую работу предоставляю отдых. А мы с Ложкиным выезжаем на охоту. Вопросы есть?
- А за какую, едрить, работу нам дали отдых? - с радостным недоумением спросил Зверев.
- Много будешь знать - плохо будешь спать, - сказал я ему грубым голосом и полез в танкетку. - Ложкин, на место!
- Что ты мне, командир, как собаке командуешь? - слегка обиделся водитель, но не дожидаясь моего ответа полез через в передний люк.
Я чувствовал себя смущённым и одновременно обиженным. Они что, сговорились командиру замечания делать?
Кое-как протиснувшись на место, я схватился за ручку на крышке люка и потянул вниз. Тяжелый кусок металла легко поддался и буквально упал, оглушив меня металлическим гулом.
Сразу стало намного темнее. Осмотрелся, насколько хватало освещения, в сумраке боевого отделения. Подозреваю, что примерно также чувствовали себя жертвы средневековой инквизиции, которых запирали в "железной деве". Любое движение приводило к тому, что я упирался ребрами, спиной или головой в какой-нибудь металлический выступ. Передо мной и чуть ниже, вполне с комфортом устраивался маленький и худенький Ложкин, немедленно вызвав у меня приступ зависти.
Прямо на уровне моих глаз торчал резиновый наглазник прицела наводчика. Левее - здоровая, похожая на маску для подводного плавания, резиновая же окантовка командирского прицела. Значит, на карту смотрим двумя глазами, а целимся - одним. Доходчиво. А как Серпилин заряжал пушку?
Глаза почти привыкли к темноте. Я потрогал казённую часть пушки справа от себя, потом сунул руку под неё и нащупал твердый и холодный цилиндр.
- Ну что, командир, стартуем? - нетерпеливо спросил Ложкин.
Я схватил снаряд, прижал его к груди, потянул за рычаг, как это делал наводчик, и, скорее ощутив, чем увидев, открывшийся канал ствола, неловко сунул латунный цилиндрик туда. Электродосылателя здесь не было, поэтому вместо него пришлось работать рукой. Когда же, наконец-то, лязгнул затвор, запирая снаряд в стволе, я вдруг понял, что очень устал, да к тому же набил наверное с десяток синяков.
Предстоящий бой вдруг предстал в самом мрачном цвете. И это я ещё даже стрелять не пробовал!
- А что теперь говорить? - спросил я Ложкина. - Мы поменяли танк. Какой у нас теперь номер?
- Номер не поменялся, - сказал Ложкин. - В тридцать четвёртой бригаде только один экипаж за номером триста двенадцать. Это мы.
- Экипаж бронированной машины номер триста двенадцать к бою готов, - сказал я громко, подключая шлемофон к бортовой сети.
- К бою, - немедленно отозвался женский голос, звучащий, словно отовсюду.
Корпус танкетки ощутимо дрогнул. Я прижался глазом к прицелу наводчика.
В расползающихся клочьях тумана показалась башня здоровенного, обведённого синим кантом, танка, ствол которого смотрел прямо мне в лицо. Я отпрянул от прицела, пытаясь сообразить, что теперь делать. Повернулся в сторону командирского прицела, прильнул к нему, вглядываясь в детали карты и стараясь подавить легкий приступ паники.
Голая степь на самом юге глобальной карты. Зелёные точки, изображающие союзные машины, редкой цепью преградили дорогу колонне синих точек. Причём, синие колонной двигались до того, как мы вступили в игру, а сейчас вереница вражеских машин довольно шустро рассредотачивалась в обе стороны от грунтовой дороги. И, судя по карте, до ближайшего ко мне вражеского танка, было довольно далеко. Ничего себе, у меня оптика в прицеле!
Снова прижался глазом к прицелу наводчика. Теперь, успокоившись, я обратил внимание, что в моём поле зрения, помимо устрашающего танка, продолжающего двигаться прямо на меня, есть масса мелочей, на которые я сперва даже не обратил внимания. И все они явно имели отношение к работе наводчика.
Помимо перекрестья, в центр которого по идее должен прилетать мой снаряд, там ещё были какие-то горизонтальные и вертикальные шкалы, кривая линия, похожая на обычную гиперболу и колонки цифр справа и слева. Впрочем, слева вверху большая буква "Д", знак "равно" и показатель "1095 м", скорее всего, обозначал дистанцию до объекта, на который смотрело перекрестье прицела. Я был почти уверен в этом. И приободрился.
Итак, нас занесло в драку по типу "стенка на стенку". Отлично. В толпе проще затеряться.
Я снова посмотрел в командирский прицел. Синие уже растянулись в полный фронт, надвигаясь на наши позиции дугой, словно собравшейся охватить нас с флангов и превратиться в безжалостные клещи. В поле зрения прицела наводчика вражеский танк просто напрашивался на выстрел. Так чего тянуть?
Я наклонился к пушке, выискивая тот рычажок, что дёргал Серпилин, командуя сам себе "огонь". Вот он, кривой, с круглой ручкой из какого-то пластика, всем своим видом так и намекающий, что именно он среди прочих элементов управления самый главный. Я положил на него ладонь, медленно свёл пальцы и ещё раз заглянул в прицел.