- Только, если что-то очень срочное, - сразу же сказал он в трубку, - я занят. Нет? Ну всё, отбой.
Джимми быстро заговорил по-английски. Через несколько минут Комаров не выдержал и спросил:
- Ну что он там, все последние сплетни тебе рассказывает?
- Очень странное рассказывает, - сказала Оксана, дослушав американца и кивнув ему головой. - Причём, сразу говорит, что, мол, всё, это слухи, и точных подтверждений у него нет, но по некоторым сведениям может случиться так, что наш мошенник имеет отношение к некоей засекреченной программе ЦРУ.
- Что за чушь? - удивился Комаров. - Можно я пальцем у виска покручу? Как думаешь - поймёт?
- Он говорит, что один его знакомый имел отношение к этой программе. Но его оттуда уволили некоторое время назад. А через два месяца с ним случился досадный несчастный случай.
- Оказывается, параноики не только у нас имеются. Что за программа хоть?
- А вот тут начинается самое странное, - сказала Оксана. - Джимми уверяет, что всё начиналось как благородное и безобидное стремление к точному копированию отпечатка личности человека и переноса его в компьютер. Точнее так: начиналось как безобидное увлечение нескольких "ботанов", но стоило им получить первые обнадёживающие результаты, как на эти исследования наложило лапу государство в лице спецслужб.
- Интересно, - сказал Комаров, - продолжай.
- Копирование личности человека на электронный носитель открывало огромные возможности, - сказала Оксана, и вдруг что-то спросила у американца, терпеливо ждущего, пока она переведёт всё своему начальнику. Дождавшись ответа, она продолжила: - Ну, первое что приходит на ум любому человеку - можно сделать тысячи электронных копий гениальных учёных, и они день и ночь будут работать своими неутомимыми умами над любыми проблемами человечества. Здорово, правда?
- Здорово, - согласился, поражённый, нарисованными перспективами, Комаров.
- Можно оцифровать известных писателей и поэтов, инженеров, медиков - да кого угодно, чья работа зависит прежде всего от конкретной личности, от персонального набора знаний и умений человека.
- Электронные следователи, опера и аналитики, - сказал Комаров, смакуя перспективы. - Это ж можно всю преступность в год-другой вывести под корень!
- А ещё политики, - подсказала Оксана. - На самом деле, список почти бесконечен. Человечеству, вкупе с роботизацией, открылась бы дорога в золотой век.
- И что же пошло не так? - возвращаясь к реальности, спросил Комаров. - Ну, раз нет вокруг меня электронных сотрудников, а электронная копия меня самого не рулит ими день и ночь - значит, что-то пошло не так?
- Да, верно, - согласилась Оксана. - Прежде всего, те, кто взял романтических ботанов под плотную опеку, не собирались осчастливить всё человечество. В лучшем случае, разработка должна была стать монопольной собственностью узкого круга мировых элит.
- Знакомая тема, - сказал Комаров. - Проходил мир по этим граблям, и не один десяток раз.
- А дальше, произошёл случай, и вовсе изменивший все представления о копировании личности человека на электронный носитель.
- Ботаны отказались работать на жестоких олигархов?
- О, нет, ботаны такого свойства, если я правильно поняла мысль Джимми, перевелись у них давным-давно. Да и технологии покупки человека с потрохами сейчас таковы, что отказаться просто невозможно. Нет, всё гораздо проще и сложнее одновременно. Попытавшись сделать электронный отпечаток одного из разработчиков, пожелавшего стать первым полноценно-оцифрованным человеком, они потерпели неудачу. Их товарищ впал в кому.
- Это он что, намекает, что Ломушкина попытались скопировать в компьютер? - возбуждённо спросил Комаров, впившись взглядом в улыбающегося американца.
- Он такого утверждения не делает, но говорит, что явно существует нечто общее в случаях геймерской комы и тех сведениях, что незадолго до смерти рассказал ему знакомый. А ещё, он очень рассчитывает, что взамен полученной информации, мы будем делиться с ним результатами нашего расследования, поскольку он тоже очень волнуется за своего сотрудника и хочет ему помочь.
- А что это у него там белое на левом плече? - спросил Комаров, глядя в экран ноутбука. - Птичка что-ли нагадила? Нет, не переводи, это я так.
Джимми снова заговорил, но на этот раз его речь была совсем короткой.
- Он говорит, что был бы признателен, если бы раз в два-три дня мы связывались с ним по этому номеру. А если ему станет ещё что-то известно - он нам тоже сразу расскажет. И на этом хочет завершить сегодняшний разговор, - сказала Оксана.
- Скажи ему, что я очень признателен за полученную информацию, и что мы с ним непременно свяжемся, как только появится что-то новое, - сказал Комаров и вскинул руку в прощальном жесте: - Гудбай, Америка!
- Гудбай, - улыбнулся Джимми, выслушав Оксану, посмотрел на своё левое плечо и отключился.
- Ну, как вам разговор? - спросила Оксана улыбаясь. - Считаете, что-то нам это добавило?
- Интересно, зачем он звонил? - спросил Комаров, не отводя прищуренного взгляда от экрана. - Не оставил никаких проверяемых сведений о себе, вбросил мутную байку, полюбовался результатом и взял обещание делиться информацией. Очень, очень грубо.
Распадок между двумя холмами резко выделялся обильной зеленью на фоне, покрытых пшеницей, пологих склонов. Мы мчались прямо туда, в скопище огромных кустов, зелёной рекой тянущихся между холмов дальше, чем хватало глаз. И лишь когда до границы кустов оставалось совсем немного, а перед нами вырос дымящийся остов лёгкого танка, с пушкой, направленной в непроницаемую для взгляда, зелёную стену, мне вдруг пришло в голову, что наверняка не я один такой умный, чтобы поискать самоходки в этом месте. А раз умных тут хватает, значит…
- Гриня, стой! - резко скомандовал я, ещё не додумав свою мысль до конца.
Ложкин без колебаний топнул по педалям и я буквально впечатался лицом в маленькое лобовое окошко. Это было больно. Но, глядя на бессильно опадающий тёмный веер разрыва прямо перед носом нашей машины, и услышав, как ударили дробью по броне осколки, я ощутил такое внутреннее удовлетворение, что сразу забыл про боль.
- Левее бери, вот за этот подбитый танк становись!
Ложкин вывернул штурвал и наш бронетранспортёр юркнул за остов подбитого танка. И почти тут же в наше укрытие ударило так, что только обломки железа полетели во все стороны.
- Вот это мы попали, - с нервным смешком сказал я, приникая к маске командирского прицела.
- Никак нет, командир, - отозвался в шлемофоне голос Серпилина. - Я не стрелял!
- Ладно, ладно, - буркнул я, поворачивая рукояти прицела, чтобы оценить обстановку по карте большего масштаба, - что такое идиома, я вам между боями объясню.
Судя по тому, что я видел, покрытое зеленью пространство тянулось на несколько километров, причудливо извиваясь между склонами холмов, и, видимо, повторяя своей зелёной массой изгибы, невидимого из-за кустов, ручья. Шириной в добрую сотню метров, это скопище кустов могло спрятать не то, что несколько самоходок противника, а целую артиллерийскую дивизию. И раз по нам открыли огонь в тот момент, когда мы ещё толком никого не видели, значит противник находился где-то совсем недалеко. Мы стояли к подбитой машине правым бортом и в своё боковое окошко мне хорошо были видны сквозные дыры в танковой броне. Это чем же его тут угощали? Интересно, сможет ли разбитый танк надёжно укрыть нас от огня противника?
Близкий разрыв перед капотом, ощутимо толкнул бронетранспортёр, в броню звонко ударили осколки. Озабоченно посмотрев на здоровую, с ладонь размером, железяку, попытавшуюся проникнуть с улицы в кабину прямо на уровне моей головы, но застрявшую на полпути в толстом железе борта, я приложился к прицелу, оценивая диспозицию.