Вызов.
Я отпускаю ее, толкнув, и она отступает на пару шагов.
Моя челюсть сжата, а мышцы напряжены, когда я стягиваю рубашку через шею и бросаю ей. Она ловит ее и бросает взгляд в мою сторону.
— Я хочу, чтобы ее сдали в химчистку и вернули мне к понедельнику.
Она бросает ее обратно в меня.
— Сделай это сам.
Я беззлобно смеюсь, сворачивая рубашку в клубок, когда делаю шаг к ней. Она держит свою позицию до тех пор, пока физически больше не может, и упирается в стену, попав в ловушку.
Моя рука поднимается над ее головой, а я опускаю свою в дюйме от ее лица.
— Как пожелаешь.
Я бросаю скомканную рубашку к ее ногам и делаю шаг назад.
— Только не говори, что ты не просила об этом сама.
С этими прощальными словами я направляюсь к Белле, Рис и Феникс следуют за мной по пятам.
Я не оглядываюсь, чтобы посмотреть, как она уходит.
— Не хочешь рассказать нам, что это было? — Спрашивает Феникс.
— Она испортила мою рубашку.
— Ты можешь купить весь этот магазин завтра. — Говорит Рис. — Вообще-то, мне не нравится смотреть на твою грудь без рубашки, когда я собираюсь поесть, но мы можем уйти, если тебе нужно, приятель. — Он говорит, махнув рукой в мою сторону, когда я опускаюсь в одну из кабинок, без рубашки.
— Ты трахнул девушку, пока я был в комнате и ел, и ты собираешься изображать из себя ханжу?
— Да, но это другое.
— С чего бы?
— Потому что сейчас ем я. — Говорит он с ухмылкой, и я бросаю булочку ему в голову.
— Она не послушалась.
Злость снова накатывает на меня, когда я вспоминаю, как она бросила в меня испачканную рубашку.
Как будто она не собиралась делать то, что я, блять, сказал.
Я собирался уничтожить эту маленькую бунтарку на глазах у всей школы, и я получу от этого нечеловеческое удовольствие.
— Не дай бог, если кто-то этого не сделает.
Феникс молча наблюдает за нашим обменом. Этот ублюдок, наверное, весь следующий день будет кипеть из-за своей стычки с Сикстайн.
— Она чертова американка.
Рот Риса дергается, и он кивает.
Он знает, как я отношусь ко всему, что связано с Америкой. Именно туда сбежала моя мать, бросив своего девятилетнего сына. Там мой отец проводит девяносто восемь процентов своего времени. А он настоящий кусок дерьма, поэтому я знаю, что это место прогнило насквозь.
Мне захотелось схватить ее за горло, когда я услышал ее акцент. Почувствовать, как ее сердце бешено бьется о мою руку, зная, что я могу остановить его в любой момент.
Я резко встаю, испугав Риса и Феникса.
— Я собираюсь отправиться домой. Нам с Робертом нужно немного поговорить о том, как две американки оказались на Королевской территории.
Я покидаю Bella’s, не попрощавшись, и проделываю десятиминутный путь к своему дому.
Официально мой отец проживает в Швейцарии в целях налогообложения, поэтому у него есть особняк в этой стране. Но на самом деле он живет в Нью-Йорке и приезжает два-три раза в год по делам школы.
В его отсутствие я живу там с Рисом и Фениксом. В первый год учебы у них был номер люкс в корпусе, но чаще они оставались ночевать в доме. Начиная со второго курса, они переехали ко мне.
Моему донору спермы не понравилось вернувшись домой, обнаружить, что в его доме живут два других человека.
Мне понравилось видеть, как ярость искажала его лицо, когда он все понял.
Я взбегаю по парадной лестнице, которая встречает меня на входе в фойе, и поворачиваю к кабинету отца в конце левого коридора на втором этаже.
Дом огромен, он раскинулся на семь тысяч футов. Знаки богатства выставлены на всеобщее обозрение, небрежно, аляповато.
— Привет, Роберт.
Мой отец поднимает голову от бумаг в своей руке и смотрит на меня, прислонившегося к дверной раме, скрестив руки.
Он опускает взгляд обратно на свой документ.
— Я же просил тебя не называть меня так.
Я полагаю, что у моего отца привлекательная внешность. Он носит строгий костюм с легкостью, которую большинство людей хотели бы иметь, его туфли всегда идеально начищены, а волосы безупречно причесаны. Седина оттеняет волосы на висках, добавляя эрудированности всему его облику.
— Ты просил не называть тебя так на людях. И, ты только посмотри на это. Мы одни.
Его глаза снова встречаются с моими.
— У меня нет времени на все это. — Он кивает в сторону двери, прогоняя меня.
Гнев бурлит в моем горле и требует выхода. Я пересекаю комнату в два шага и хлопаю раскрытыми ладонями по его столу.
— Очень жаль, но сегодня ты будешь меня слушать. — Я усмехаюсь над ним. — Представь мое удивление, когда я сегодня наткнулся на двух американок в кампусе. Странно, я не помню, чтобы я когда-либо одобрял их заявления. — Говорю я, изображая притворное замешательство. — Почему ты обошел меня в одобрении заявок? В какую игру ты играешь?
Он не сразу отвечает или реагирует на то, что я хлопнул ладонями по его столу, а просто невозмутимо наблюдает за мной.
Он встает и обходит стол, чтобы встать передо мной.
— Ты думаешь, мне есть дело до того, чего ты хочешь?
Я открываю рот, чтобы резко ответить, и его кулак врезается мне в челюсть, прежде чем я успеваю заметить его приближение.
Моя голова мотнулась в сторону, но я остался стоять.
В ушах звенит.
И боль распространяется по моей щеке.
Но я не дам ему удовольствия увидеть мою реакцию.
Я снова поворачиваюсь к нему лицом, но на этот раз, когда его кулак во второй раз ударяет меня в челюсть, силы удара хватает, чтобы отправить меня на пол.
Тяжелое кольцо на его правой руке режет мне щеку.
Порез на моем носу, полученный в последний раз, когда он ударил меня, в тот день, когда он приземлился в Швейцарии на прошлой неделе после шестимесячного отсутствия, только начал заживать.
— Следи за языком, когда, блять, разговариваешь со мной. — Он плюет на меня, гнев превращает его лицо в пестрое красное месиво.
Он отводит ногу назад и бьет меня в живот. Удар заставляет меня сложиться вдвое от боли, и дыхание вырывается из моего тела. Я заглушаю его изо всех сил, чтобы он не услышал.
— С тебя хватит? Скажи что-нибудь. — Требует он.
Не сопротивляйся. Не доставляй ему такого удовольствия.
Я повторяю это снова и снова про себя в голове, как заклинание.
Я никогда не сопротивляюсь. Ему бы очень понравилось, если бы я это сделал. Единственная власть, которой я обладаю в этот момент, — это не давать ему никакой реакции.
Поэтому я отступаю еще дальше внутрь себя, принимая холодную отстраненность и используя ее как щит. Я непоколебимо смотрю ему в глаза, отказываясь отступать.
Если судить по тому, как дергается его глаз, мой акт бунтарства только разжигает его злобу.
Он приседает рядом с тем местом, где я лежу на полу.
— То, что я решу делать с этой школой, не имеет абсолютно никакого отношения к тебе. У этих девочек были отличные школьные результаты, и они помогут укрепить спортивные и академические позиции АКК.
Я по-прежнему отказываюсь говорить, глядя на него с вызывающей улыбкой на лице.
Он бросает на меня смертоносный взгляд, прежде чем встать. Его нога разгибается и бьет меня в живот во второй раз.
Отец застегивает пиджак и приглаживает волосы.
Он не хотел бы, чтобы его коллеги в Нью-Йорке знали, что он только что закончил избивать своего сына. Это не лучшим образом скажется на имидже семьи.