И та повернулась. Послушно, так, как ее только что научили. Изумрудные глаза девушки светились гневом, в них плескался дикий огонь, боль, ненависть. В них отчетливо виднелся раболепский страх, принесший королю истовое наслаждение, в них билась тревога, которой он не слышал в шепоте и мольбах. Эльф не пытался утереть ее слезы, облегчить боль или снизить напор. Он двигался быстрее и жестче, не отрывая взгляда.
Надо было отвлечься, думать о другом и представлять себя в ином месте. Только Цири не могла, видя перед собой его знакомое лицо, чувствуя вкус и запах. Низ живота горел огнем, в глазах все также стояли слезы, а губы разлеплялись лишь для того, чтобы обронить очередной стон. И сознание, словно решив прийти своей носительнице на помощь, нашло выход из положения первым. Оно начало гаснуть, погружаясь в живительный мрак не то забвения, не то сна.
– Мое, – шепнул он, наклоняясь к ее уху.
Эредин закрыл глаза, завершая акт воспитания. Его последнее движение могло принести ей особенно яркий приступ боли, только тело уже не передало сигнал. Король не заметил сомкнутых очей ведьмачки, ее мирного дыхание и высыхающих на щеках дорожек от слез. Он просто слез с нее, отпихнул от себя девчонку и провалился в блаженный сон, окруженный запахом пота, алкоголя и «подвига» подчинения.
========== 7. Выбор компании ==========
Ночь выдалась мягкой, мрак ее шелкового платья окутывал все вокруг, холодные руки гладили засыпающих по спутанным в дремоте волосам. Теплая летняя ночь, сладкая, долгая, желанная. Она должна была принести успокоение своим появлением, должна, но не всем. Нет.
Кошмарные сны – худшее, что могло придумать Провидение. Сон был призван в этот мир для того, чтобы дарить уставшим за день людям отдых, позволять им на время забыться в мрачном сумраке ночи, спрятаться в иной мир, готовый обнять и успокоить после дневного падения… И что же хорошего в том, что мир этот вместо ласки показывает уставшим свои острые зубы, что вот-вот оторвут из страждущих тепла кусок жирной плоти?
Ведьмачке повезло прожить эту ночь без сновидений. Рассудок ее пребывал в полной темноте, насыщался силами, которые днем Цирилле придется сдержать в узде и не выдать лишнего слова, опасаясь за собственную шкуру. Вдруг и ее распнут также, вдруг ее хладный труп вывесят на стенах дворца в назидание? Проснулась девушка от того, что поясница ее загорелась болью. Острой, тянущей, идущей снизу-вверх, чтобы добраться до шеи и спрыгнуть обратно, повторяя свой танец вновь и вновь.
Веки поднимались неохотно. Тело просыпалось медленно, объятья сна нравились ему больше, чем колющие удары наступающей реальности. Очнувшись, Цирилла поняла, что поясница – не самая главная ее беда. Болело все, каждая мышца, каждый сантиметр кожи, любая кость, спрятанная за розовой девичьей плотью. Ее словно сломали там, за стенками бледной кожи, и теперь неровно склеили.
Подняться оказалось сложнее, чем распахнуть глаза, и несколько минут девушка лишь лежала, не шевелясь. Она смаргивала вчерашние слезы, вспоминая, кусая губы в нарастающем отвращении к самой себе. Пока короля не было рядом, время шло медленно, секунды ползли друг за другом, не решаясь ускорять ход… Оказалось, что над кроватью Эредина вычеканены незнакомые Цирилле эльфийские слова, каждое из которых отделено от следующего точкой.
Времени, чтобы прийти в себя и осознать плачевность положения – было мало. Ведьмачка только-только начала осознавать, в чьей она спальне, как дверь отворилась. Тихо, словно входящий заботился о ее покое, словно он не желал тревожить спящую девушку сверх меры. Цирилла осторожно повернула лицо ко входу и заметила в дверном проеме знакомую ей фигуру. Король вернулся, чтобы повторить акт вчерашнего надругательства.
Он остановился, встретив ее взгляд. Должно быть, Эредин и сам желал пробраться внутрь незамеченным. Король закрыл за собою дверь, быстро накинув на лицо маску безразличия, приправленного щепоткой самодовольства. Он прошел вперед, намеренно не смотря на девушку, а после остановился лицом к своему же портрету, позволяя Цирилле созерцать его прикрытую домашней рубахой спину.
– Ты проснулась?
Вопрос звучал до хохота глупо, но Цири не могла смеяться сейчас. Она смотрела вперед, на повернувшегося к ней спиной короля и хмурила брови. Говорить не хотелось, но меньше всего она желала именно слушать. Его холодный властный голос возвращал девушку в прошлую ночь, полную страха, боли и унижений, любое слово – точно удар, запечатленный на ее коже ярким синяком. Лучше стискивать губы в ожидании, чем потакать такому ходу событий.
– Проснулась, как я вижу, – выдохнул эльф, на минуту сжав губы плотнее. – Ты в… Ты сможешь встать и одеться, Зираэль. Зираэль? – повторил он ее имя после долгой молчаливой паузы.
– Я не знаю.
Цирилла говорила правду. Она еще не пробовала встать на ноги, даже пошевелить ими или попытаться почувствовать вчерашние его касания, что сегодня стали красными полосами на белой плоти. Девушка осторожно приподняла правую ногу, лодыжку кольнула боль, но нога двигалась. Еще чуть-чуть, и алая простынь сползла с кровати вместе с ногами девушки. Она больше не прикрывалась, пряча стыд, его в ведьмачке уже не осталось, не перед ним.
– Хорошо, – еле заметно выдохнул эльф, позволяя себе развернуться к пленнице лицом. Белки его глаз молниями разрезали красные венки – дети долгой бессонной ночи. – Я велю служанкам одеть тебя к завтраку.
– Я не хочу ни есть, ни выходить куда-то, – произнесла девушка, отворачиваясь, чтобы не видеть его лица.
– Да, Зираэль, я знаю. Очень жаль, что твое расположение духа сегодня хуже, чем прежде, только тебе все равно придется одеться и спуститься.
Несмотря на строгость тона короля, девушка заметила, что тот изо всех сил старается сдержать в голосе злость. В глазах его отчетливо читалось беспокойство: он осматривал девчонку, взглядом ища на ее ослабшем теле раны или ушибы. Они были, прятались там, где Цири не покажет, спрячет на долгое-долгое время, пока те не перестанут кровоточить слишком сильно. Эредин не хотел, чтобы сосуд драгоценного Гена треснул или раскололся на его глазах, под его опекой, и делал для это все, что сейчас мог.
– Или ты опять… Опять меня… – шепнула девушка, не поворачивая головы.
– Мы поговорим об этом за завтраком.
Разговор прервался, мужчина вышел, оставив Цириллу кусать губы от закипающей в душе злости. Говорить об этом за едой? Нет. Страх бился о ребра, но утопал в отчаянной ненависти, терялся в ее бескрайних водах. Девушка мельком взглянула в окно: солнце освещало землю, ветер не трогал кроны древ, и птицы пели в их неподвижной утром листве: утро казалось слишком безмятежным.
Комната пахла потом и алкоголем, ее кожа – жалостью к самой себе. Ведьмачка так и сидела на месте, дожидаясь присланных королем служанок. Не было ни сил, ни желания подниматься и что-то делать, не хотелось шевелиться, не хотелось жить или действовать. Пусть действуют сами, без ее помощи.
Курносая служанка, приставленная к Цирилле, вошла первой. Она стучалась, но лишь формально, не давая девушке времени на ответ. За ней в двери вбежали и другие служки – меньше, тоньше, с серой потрескавшейся кожей – плененные в чужом мире люди, пленные, из которых эльфы медленными глотками выпивали всю кровь. Цирилла не шелохнулась, лишь громко хмыкнула, понимая, свидетелем какого цирка она сейчас станет.
– Доброе утро. Мисс, вы выберете платье?
– Ты намеренно избегаешь слова «госпожа»? – спросила Цири в ответ.
– Не понимаю, о чем вы, – слукавила помощница, показывая девушке нежно-голубую и ярко-карминовую ткань двух одинаковых неброских нарядов.
– Выбери сама.
Эльфийка улыбнулась, указав остальным служкам на дверь, расположенную неподалеку. У Эредина имелась личная ванная комната, и кадку, оставленную в ней, девушки быстро наполнили горячей водой. Пока Цири соизволила подняться, вода успела стать теплой, острый запах розового масла спал, и пришлось добавить в воду сухих лепестков и нераскрывшихся еще бутонов.