«…Иногда я опасаюсь, что не смогу сжиться с ними также хорошо, как ты. Ты – часть этого социума, важное его звено, незаменимое, вечное. Когда тебя нет рядом, многие озираются по сторонам в поисках, когда же ты есть – десятки собратьев не могут отвести взгляда от твоего лица. Твой голос, манера держать себя, говорить, твоя грация, Лара, вот что стало мне и всем нам символом нынешней юности. Последнее время мы редко встречаемся: ты вечно на своих занятиях, я – на своих, и все же, я хотел бы попросить у тебя времени. Времени на обучение светскому этикету…»
С каждым новым письмо речь юноши становилась все боле холодной, отрешенной, словно Знающий обретал нынешнего себя. И все же Аваллак’х стал позволять себе больше. Цири то и дело видела в его речи намеки, размытые фразы о привязанности, о любви к Ларе, о нужде в ней. Замечала ли их Лара? Наверняка. Зираэль не жила в том времени, не видела переглядок местной знати, не слышала тех шепотков средь Народа Ольх. Для них знаменитая связь, односторонняя, нереализованная любовь – была символом человеческой жестокости, символом рока, карающего эльфов за порочную связь с гадким племенем.
«…Все знают, Ларра, что ты спуталась с тем чародеем, не стоит этому так удивляться. Чего ради, ты ведь можешь сказать об этом хоть мне? Чего ради все это задумано? Ты знаешь, и знаешь прекрасно, сколь порочны те формы жизни, сколь примитивны их желания и обманчивы слова. Мы вместе читали об этом в школе, впитывали одни и те наставления, Лара, вспомни. Дразнить их признанием «равенства» – чревато последствиями, а я желаю тебе лишь добра, потому предостерегаю от резких шагов…»
«…О, почему они тебя не понимают, ты правда не знаешь? Мы вырождаемся, вырождаемся как народ, как вид, Лара! Как ты можешь этого не замечать, как ты можешь закрыть глаза на виновников происходящего, а, тем более, путаться с ними? Века идут, бегут мимо нас, а молодежь смешивает кровь, теряется в десятках иных видов, и это не заслуживает ничего, кроме порицания. Почему ты говоришь, что я слишком чувствителен к этой теме, когда все, чего я хочу – защитить тебя?…»
«…Так это правда, я угадал? Отпираться не нужно, Лара, теперь поздно лгать. Когда-то я обещал, что всегда смогу тебя понять, но сейчас… Сейчас это обещание теряет актуальность. Перед тобой лежал целый свет, Лара, элита современного мира ждала тебя в свои руки. Если ты не хотела выбрать лучшего кандидата ради рождения ребенка, ты могла выбрать любого из десятка, из сотни других – приемлемых. Но ты… Ты выбрала человека?»
Предпоследнее его письмо девушка нашла скомканным, мысли в нем часто путались, нить повествования петляла меж громких строк. Мокрые жирные пятна размывали слова – кто-то ел либо за написанием, либо за чтением, и Цири поморщилась, представляя себе эту сцену. В словах Аваллак’ха появлялось все больше горечи, больше отчаяния, и Цирилла не понимала, для чего ее сюда привели. Чтобы она видела, как он взволнован, как заботится о любимой в изгнании и как скорбит?
Но последнее письмо дало знать об истинной эльфийской «скорби».
«…Что, Лара? Тебя не было столь долго, и ты… Ты сообщаешь мне об этом вот так? Я год не получал ответа, год ждал, искал тебя везде, где только мог, как и каждый юноша нашего племени. Я знал, что ты ушла с ним, к нему, понимал, что потерял тебя навсегда, Лара, а сейчас ты решила вернуться? Сейчас, когда променяла меня так легко, когда забыла до нужного момента, чтобы попроситься обратно, скуля о помощи? И ведь я прощаю тебе девичью глупость, я готов закрыть на нее глаза и отстоять твою честь перед обществом. Я помогу тебе, Лара, да, пусть то будет самым глупым моим поступком, но любовь все еще тянет меня на подвиг. Брось дитя, умертви его, если сможешь, и я обещаю вернуть тебя домой.»
Последнее, Больше Знающему не на что было отвечать, Лара уже не молила его о помощи. Чернила его были размыты, эльфийка могла читать послание под редким осенним дождем, а могла и лить слезы над грубыми словами, сейчас это неизвестно. Едкое послевкусие оставило след во рту, ведьмачка поморщилась, осознавая прочитанное. Цири оставалось лишь закусить губу, думая о том, сколько в Лисе прячется ненависти, сколько в нем боли, понять, отчего его глаза так холодны при взгляде в ее лицо. Винит ли он ее в смерти любимой, думает о том, что человеческое племя испортило его юность, разбило сердце и забрало любовь? И искренними ли были те жалкие намеки на помощь? Зираэль отложила письмо, когда король еле слышно вошел в комнату.
– Солнце садится, а в темное время суток этот район может быть еще страшнее.
– Значит, нам пора ехать, – полушепотом ответила девушка, складывая письма ровной маленькой пачечкой, чтобы после обвязать их красной лентой.
========== 10. Меняя сознание ==========
Выходя из дома, Цири старалась чаще дышать, чтобы быстрее прийти в чувство. На обратном пути, в карете, ее уже не трясло от неприязни, скорбные мысли не прыгали в голове. Прошлое – это прошлое, его не вернуть и не исправить, даже потратив на самокопания неделю или месяц. Ласточка не жалела ни себя, ни почившую в забытьи людской глубинки бабушку, только размышляла о природе чувств эльфов. Можно ли любить женщину, заставляя ее совершать ужасные вещи против своей воли? Можно ли носить в себе столь светлое чувство, позволяя мерзким эгоистичным мыслям вылиться на бумагу, коснуться взгляда любимого?
Или дело было в том, что эльфы не умеют любить? Любить так, как любят друг друга люди. То было разумным, век эльфа – слишком долог, чтобы обретать привязанности и терять их. Цири закрыла глаза, вспоминая истории, что нянька когда-то рассказывала ей перед сном. Принцессы в них влюблялись в спасителей-принцев, что готовы были положить жизнь в попытке освободить несчастных из своих башен, чародейки, очарованные простыми деревенскими юношами, соглашались на самопожертвования, послушницы бежали из храмов, следуя минутному влечению. И неужели только они, высшая, древняя раса, даже в любви не могли пойти на уступки?
– На сегодняшний день у меня не было планов. Я готов провести его с тобой, – холодно произнес король.
Он не повернулся в ее сторону, и Цири могла свободно рассматривать Эредина, пока его внимание занимала лишь пробегающая за окном улица. Взгляд эльфа не выражал ничего: ни ликования после разбивания чужих иллюзий, ни сожаления по этому поводу. Король не обращал внимания ни на что, но то – лишь видимость, созданная искусным актером, знакомым с правилами любовных интриг. Глубоко внутри Эредин восхвалял собственную победу.
Одним четким, хорошо спланированным ударом он смог устранить конкурента, вырыть ему могилу и тут же закопать хладный труп Знающего, навсегда избавив Цириллу от ненужных иллюзий. В Стране Ольх для нее не найдется ни спасителя, ни друга, нет, теперь нет пути назад. Только вперед, к нему в руки, распростертые для теплого объятья. Единороги не рискнут помочь ведьмачке после случившегося, Знающий никогда не уступит, если не увидит в том выгоду лично для себя, и на пути загнанной в ловушку княжны остается лишь одна дорога.
Да, к нему, к своему доброму, великодушному королю, готовому простить свершенные в запале молодости ошибки. Он проведет ее дальше, держа за руку, воспитает королеву под себя, заставив ее выучить правила придворного этикета.
– Могу я сегодня посетить баню? – спросила девушка севшим от волнения голосом. – Я, кажется, слышала от служанок, что такая есть в замке.
– Да, есть, – подтвердил эльф. – Можешь, Ласточка. Надеюсь, моя компания не будет тебе неприятна.
– Мне все равно, – шепнула Цирилла, заставляя себя приврать.
Больше всего на свете сейчас ей хотелось побыть одной, но сказать королю «нет» в ответ на просьбу – было бы слишком дерзко. Цири обещала себе, что с необдуманными словами покончит, и обещание это следовало выполнить. Карета остановилась, извозчик шумно спрыгнул с места и открыл дверцу перед Эредином. Король вышел, подал руку уставшей за день даме и помог Цирилле твердо встать на ноги. Вечер пробегал мимо, и Эредин не желал его упускать.
Курносая эльфийка ждала свою госпожу у дверей. Ярко-желтое платье подчеркивало ее большие темные глаза, блестящие в свете заката, тонкие пальцы цепляли друг друга в замке. Сколько она простояла здесь, сопротивляясь порывам теплого летнего ветра? Служанка стояла смирно, смотря за тем, как король проходит мимо нее, не обращая внимания. Она лишь слегка наклонила голову, так как сегодня утром уже отдала мужчине свой вежливый кивок.