– Нравится, разумеется. Но он не прощает ни слабости, ни ошибок. И я хочу, чтобы ты была осторожна. И была в безопасности, – добавил мужчина тише. – Даже если не совершаешь ошибок.
Эльфка улыбнулась. Скромно и осторожно, зная, что истинную природу своих чувств ей показывать нельзя. Лис знал, что то было ему на руку. Он улыбался уже открыто, подыгрывая ей. Юные девушки, юные эльфки – все они сотканы одной прялкой. Думают, будто мужчины глупы, не умеют плести интриги, и каждая их эмоция неизменно отражается на лице, словно пишется на лбу несмываемыми чернилами. Знающий научился играть с этим слишком давно.
– Эта девчонка короля, – начал он вполголоса. – Я не могу быть уверен, потому и решил обратиться за советом к тебе. Скажи, ты не слышала, чтобы в последнее время она делала что-то странное?
Лис знал, что для начала стоит польстить. Офелин расцвела, услышав, что тот считает ее мнение важным, и готов спросить совета ее – юную, нежную деву. Эльфка скромно улыбнулась, присаживаясь на кровать, как можно ближе к новоявленному гостю. Она заговорчески подалась вперед, несомненно, пользуясь той же позой, в которой обсуждала сплетни с придворными девицами несколькими минутами раньше.
– Странного? Нет, ничего такого я не знаю. Король иногда посылает за ней, оставляет у себя на ночь или зовет на прогулку. Ну, это ведь не странно, если учесть их долг, да?
– Нет. Это в порядке вещей, – заставил себя произнести Знающий, не желая обсуждать их «свидания». – Меня интересует то, что произошло между ними после краткой размолвки, свидетельницей которой ты была.
Девушка снова улыбнулась, обнажая жемчужные зубки без клыков. Конечно же, она знала об этом, не могла оставить без внимания столь интересную деталь жизни Ласточки. Аваллак’х понимал, что Цири при дворе не любят, и за каждым ее шагом следят, предвкушая сладость промаха.
– Я знаю, – произнесла она полушепотом. – Но это… Это очень дорогой рассказ, и очень-очень долгий. Но в правдивости его не стоит сомневаться.
– Плутовка, – наигранно-ласково заметил маг. – Что ты хочешь в обмен?
– Весь этот день. О, и ту хорошенькую безделушку, что мы видели тогда на прогулке. Кулон со…
– Со стрекозой, да, – Знающий не мог забыть, как громко девушка ему восторгалась, пытаясь надавить на чувства эльфа. – Я помню его.
За кулоном придется послать слугу со свертком монет, а день и без того пропадал в медленно тянущейся лени. Аваллак’х ничего не потеряет проведя его с ней. Или… Разве что послужит почвой новым разговорам, неудобным разговорам, способным увести Цириллу как можно дальше от него, в лапы к ждущему этого сопернику.
И то было правдой, Эредин, действительно, ждал. Ждал, пока Цири очнется, пока лекарь заверит его в том, что с ней все хорошо, и опасность миновала также быстро, как и пришла. Аваллак’х покинул его уже давно. Ушел и исчез, словно трус, решивший закрыть глаза на проблему. Король пообещал себе, что об этом его поступке Ласточка непременно должна услышать, пусть и из чужих уст.
День длился бесконечно долго, и двери, ведущие в ее покои, все не открывались. Лекарь не мог исключить карантина, но о нем не объявлялось во всеуслышание, и Эредину вежливо советовали «дать девушке немного воздуха, чтобы прийти в себя». И король нехотя, но все же заставлял себя ждать по ту сторону дверей.
Имлерих получил его послание, Карантир – тоже, как и все остальные всадники. Этой ночью Охота отправилась в поход под чужим командованием, ведь у короля миссия важнее. Новость понравилась не всем, но повиноваться приказу Эредина – долг каждого всадника, каким бы не казалось озвученное решение. Эльфы чтили дисциплину так же, как свою многовековую историю, как честь правителей Народа Ольх, как свои собственные желания.
Король сидел на том же месте, погружаясь в собственные мысли все глубже. Стресс. Неужели, в ее недомогании, действительно, была и его вина? Эредин успел пожалеть о том грязном приеме с письмами, о волнующей ночи, забравшей последние ее силы после и без того сложного дня. А ведь она не обедала в тот день и не ужинала, а с утра успела пропустить завтрак. Эльф слышал, будто людям нужно есть часто, много, и сейчас решал, кого бы в будущем приставить к Цирилле, дабы это отслеживать.
– Господин, – поклонился лекарь, приоткрывший двери в ее покои. – Ласточка идет на поправку.
– Зираэль пришла в себя? – вскочив с места, осведомился король.
– Нет, господин, но вы можете зайти к ней. Вот-вот. Она уже начинает бормотать во сне, – виновато заметил он, отступая с порога.
– Бормотать? – изогнул бровь эльф, подходя все ближе.
То, как лекарь прикрыл глаза, нервно переминаясь с ноги на ногу, заставило короля добавить шагу. Эльф вошел в комнату, чувствуя внутри сладковатый запах настойки из трав и спирта. Света в комнате не хватало, два подсвечника, на котором покоилось по три оплывших почти до конца свечи, не могли разогнать тени окончательно. Ласточка лежала в кровати. Бледная, как чистые простыни, служившие ей ложем, мирная, спящая. Губы ее были чуть приоткрыты, а веки дрожали, словно крылья мотылька.
– Она выглядит, – начал король, но запнулся, понимая, что сейчас не то время, не то место. – Слабой и болезненной.
– Она слаба, господин. Человеческий организм, пусть и несколько измененный знаменитым Геном, не приспособлен для наших нагрузок.
– Нужно как можно скорее привести ее в чувство. Мы не должны снова потерять этот Ген, – заметил король порывистее, чем ожидал. – Что Зираэль бормотала? – холодно произнес мужчина в наступившей после его речи тишине.
– Только имя. Она из раза в раз повторяла одно и то же имя.
Эльф знал, что пора отвернуться, но все не мог отвести взгляда от ее бледного лица. Шрам почти исчезал с ее щеки, скулы становились острее, и если бы Ласточка распахнула очи, ее глаза горели бы на по-зимнему белом лице зеленью лета. Имя, девчонка произносила одно и то же имя, Эредин услышал слова лекаря. В первую секунду он страстно желал, чтобы то принадлежало ему, во вторую боялся, но оно относится к Лису, ныне затаившемуся в тенях замка, а услышав… Услышав, горько усмехнулся.
– Геральт… Геральт, – точно в подтверждение слов лекаря, хрипло позвала Цирилла.
========== 13. Приходя в чувство ==========
Каждый раз, закрывая глаза перед наступлением ночи, маленькая Цири вспоминала слова Госпожи Чародейки, влекущей ее за собой сквозь зябнущие в грязи дороги. «Сны останутся только бесплотными снами, Цири, размытыми усталостью картинками перед закрытыми глазами, если смотреть на них, словно обычный деревенский увалень или недалекая дворцовая прачка. Но чародейки, милая, настоящие, способные к магии предвидения чародейки, могут углядеть в них собственную судьбу, могут исправить ее в свою пользу, изменить».
Чародейки могут, но стоит ли обычной ведьмачке испытать удачу в прорицаниях? Ответа Ласточка не знала, но пыталась угадать будущее каждый новый раз. Но этот должен был стать исключением. Прикрывая уставшие очи на несколько коротких минут, девушка не могла открыть их два дня, ослабшей тряпичной куклой лежа в устланной белыми простынями кровати. Лекарь не был твердо уверен в причине ее недомогания, но предположения делал весьма безрадостные.
Впрочем, до Цири его слова все равно не дошли, ее в причины болезни позже посветит один из таких противоречивых эльфов. Оба привычно начнут переваливать вину друг на друга, забыв о том, что так хотели обезопасить Цириллу от маячивших вблизи рецидивов. Старые распри тут же вернутся, как только ведьмачка откроет глаза. Уж не потому ли она все медлила?
Цирилла видела сны, оправляясь от пережитого. Сны подчас странные, размытые ожившими образами из прошлого. Девушка прыгала из места в место. Каэр Морхен, полуразрушенный храм Мэлителе, горящая в ночи Цинтра, деревушка, ставшая могилой для Крыс. Голова шла кругом от обилия воспоминаний, окруживших ее со всех сторон.
– Боишься? – привычно нагло улыбнувшись, задала вопрос чародейка.
– Да, – честно ответила смутившаяся ведьмачка, как в детстве, опасаясь произносить в ее присутствии ложь.