– Нет. Это невозможно, она не могла…
– Не могла в таких условиях? Верно.
Но осмотр говорил чародейкам обратное. Худшие надежды Филиппы и лучшая теория Ассирэ подтвердились, Цирилла носила под сердцем дитя, и плод креп с каждым днем, развиваясь быстрее положенного срока. Отдыхавшая в своей комнате Ида была выдернута из блаженного сна, вызвана к общему собранию, чтобы найти произошедшему объяснение. Только эльфка не взяла его с собой. Все, что ей оставалось – не верить в услышанное, разводить руками и закрывать глаза, словно мучаясь острыми приступами мигрени.
– Невозможно, – продолжала она. – Их Ведун поил ее какими-то снадобьями, чтобы Цирилла не могла забеременеть… Он говорил королю, что инъекции должны помочь, но на самом деле травил ее нутро. Из зависти.
– Значит, его снадобья не помогли, – возмущенно заметила Филиппа.
– Или должны были сработать не так, – продолжала Ассирэ, игнорируя общую подавленность. – Возможно, Ведун добивался другого эффекта. Младенец слишком крупный для положенного срока, плод развивается быстро, словно не человеческий или эльфийский.
Ведун явно добивался другого эффекта, только чего он хотел? Ни одна из присутствующих при дворе Маргаритки чародеек не знала его лично, и не могла судить о мотивах, оставалось только ждать. Но чего? Ждать, пока Цирилла проснется, пока попытается найти им ответ, расскажет о происходящем. Сможет ли? И что делать теперь?
Об этом не говорили. Чародейки, собравшиеся у кровати спящей девушки, смотрели, как осторожно вздымается ее грудь, пока легкие наполняются воздухом, как Ласточка мелко дрожит под легким одеялом, как видит кошмар, заставляющий ее губы сжиматься и разжиматься. Об этом не говорили, держали при себе мысли, но каждая из чародеек чувствовала зависть к ней в столь важный момент.
Сколько раз все они пытались зачать дитя, сколько испробовали ритуалов, выпили микстур, упустили шансов на долгожданное чудо? А все напрасно, хоть в молитве стой у пьедестала в храме, хоть покрывая весь свет проклятьями. И как живуча воля к сотворению новой жизни в ней… До невозможности истощенная, голодная, уставшая, она перенесла в чужом мире страх и отчаяние, бежала под покровом ночи, скрываясь от стука тяжелых копыт, а все равно сохранила в себе семя будущей жизни. Возможно, Предназначение таково, возможно, дитя это сохранила сама судьба. Или все же коварная эльфийская магия?
Уничтожить дитя в материнской утробе – значит прогневать Предназначение, помешать пророчеству свершиться и лишить мир заслуженного спасения. Но как быть с таким удачным альянсом? О, Филиппа долго работала над этим, изучала генеалогию родов, искала подходящую партию Ласточке, искала того, кто смог бы свергнуть и Фольтеста, и Эмгыра, законно заняв трон двух краев.
– Все впустую, – шепнула Фрингилья, уходя.
– Нет, – ощерилась Филиппа. – Не все. Нам нужно собраться снова, только теперь в моем замке, как всегда.
– Мне нет разницы, где собираться, а где разбираться, – отозвалась Кейра Мец. – Главное – решить, что делать теперь.
– Теперь главное, чтобы она смогла выносить этого ребенка и не умереть в родах, – ответила Ассирэ. – Зираэль слаба, ей требуется полный покой и обильное питание, как любой беременной женщине.
Переговариваясь меж собой, делясь планами, идеями и сожалениями, чародейки покинули отведенную Ласточке комнату, оставляя ее наедине с Предназначением. Тишина нависла над ней теплым покрывалом, вместе с чародейками ушли и пустые надежды, питаемые ими, и зависть, и разочарование. Зираэль спала долго, около двух часов, а просыпаться все не спешила. Цири видела кошмар.
Эредин в его отливающих серебром доспехах шагал вперед, подгоняя молодого черного коня, за ним – шла армия. Эльфы в бордовых плащах, развивающихся за их широкими спинами, сеяли хаос, помогали тому расти и крепнуть на некогда пахотных землях. Позади оставались вереницы горящих домов, слышались невыносимо громкие крики женщин, детей, умирающих в агонии воинов. Ведьмачка оглядывалась по сторонам, замечая все больше страшных деталей сна. Все деревья в округе превратили в виселицы. Кроны их густо украшали веревки, одним концом держащиеся за ветку, другим – за шею умершего батрака. В одном из перекошенных в предсмертной агонии лиц Ласточка узнала Йеннифэр, в другом – Лютика, Геральта не было видно, но что-то внутри настойчиво говорило: «Он тоже здесь, приглядись».
И что она могла, что должна была с этим делать, как спасти десятки, сотни людей? У Ласточки не было ответа на свой же вопрос. Девушка крепко сжала губы, обернулась к королю спиной и побежала вперед. Через ветви, хлеставшие ее по лицу, через грязь, затягивающую в земные глубины… Она бежала долго, но словно не сдвигалась с места, она перебирала уставшими ногами, но те отказывались двигаться. Позади слышался глухой стук копыт, Эредин нагонял ее слишком быстро. «Он убьет меня», – пронеслось в девичьей голове. «Убьет».
– Нет! Нет, – крикнула она в тишине спальни, заставляя собственный голос воспарить над мраком. – Нет, не тронь меня!
– Цири? – обеспокоенно спросил кто-то, положив руку на ее ладонь.
Глаза пришлось открыть. Цири нашла себя в просторной темной комнате, лежащей на высокой скрипучей кровати. Светлый балдахин нависал над ней, скрывая от и без того скудного света, высокие пуховые подушки держали уставшую голову. В комнате пахло едой, и ведьмачка принялась любопытно озираться по сторонам, ища источник запаха. Есть хотелось нестерпимо.
Удивленно и взволнованно на нее смотрела Трисс, сидевшая подле кровати и державшая свою ладонь на ее руке. На этот раз одета она была не так вызывающе, словно в дорогу: свободные одежды, волосы, убранные в два рыжих пучка, никакой туши и подводки, густо обрамлявшей ее голубые глаза. Сколько времени чародейка провела в этих покоях, ведьмачка не знала, но еда, принесенная ею, уже не источала жара, только мягкое проходящее тепло. Девушка скомкано улыбнулась вновь встреченной подруге и замялась, не зная, что сказать. Накричать на нее, назвать предательницей?
– Тебе нужно поесть, Цири. Я помню, что ты любишь капустную похлебку, – осторожно сказала Трисс, понимая, что сейчас подходящее время. – Меня подослали к тебе потому, что меня ты хорошо знаешь, и должна послушать.
– Кажется, я не знаю тебя совсем, – с горечью в голосе ответила ведьмачка.
Можно ли считать, что Трисс продала ее чародейкам? Наверное, нет. Они виделись раз или два, не успели стать ни подругами, ни хорошими знакомыми, да и что-то подсказывало Цирилле, что чародейка добра к ней лишь оттого, что хочет подольше общаться с Геральтом. Подольше и поближе, как госпожа Йеннифэр.
Пока Трисс взволнованно отводила взгляд, Цири приподнялась над подушками. На подносе, оставленном на прикроватной тумбе, она увидела большое блюдо с щедрой порцией еды. На украшенной ласточками тарелке ломтиками лежало несколько видов сыра, рядом – пиала с медом и орешками, разрезанный на две части инжир. Салат из молодой свеклы, моркови и чеснока пах ярче всего, в похлебке из котоблепаса плавали щедрые куски мяса и картофеля, тоненькие ломтики капусты, а на корочке свежего хлеба блестели кунжутные семечки. Не жди девушка ребенка, к еде полагался бы бокал крепкого ривийского вина.
– Ты еще не знаешь, да? О том, что…
– О том, что с Геральтом? – взволнованно спросила Цирилла. – Я ничего не знаю ни о нем, ни о госпоже.
– Нет, Цири, я не об этом. Я хотела узнать, стоит ли рассказать тебе о тебе.
Ласточка только вздохнула, услышав. Последнее время люди и эльфы вокруг знали о ней гораздо больше, чем сама Цирилла о себе. Чем жила юная ведьмачка, как, чьи гены в себе носила, что ждало ее впереди – все эти вопросы не были для них загадкой. Каждый раз, слушая эти рассказы, девушка внутренне закипала, закатывала глаза, желая закончить беседу как можно скорее.
– Ты беременна, Цири, – не дожидаясь ответа, поделилась чародейка.
Вместо гнева Ласточка улыбнулась ей. Это же шутка, правда? Разве могла бы она о таком не узнать, находясь у Эредина под боком, под постоянном наблюдением эльфских лекарей и врачей? Цирилла улыбалась, но в глазах Трисс не видела и тени веселья, их бесконечная голубая лазурь полнилась сожалением, чародейка закусила губу, понимая, что испортила ведьмачке аппетит своей новостью.