– Холодеет дождь, говоришь? – спросил старик, закончив трапезу.
– Да, будто все на улице холодеет, – ответил мальчик, не отрывая взгляда от очага.
Цири дернулась на своем месте, услышав. Ее деревянная вилка упала на стол, кое-кто из гостей обернулся, но никто не подал виду, словно и не заметили. Ласточка отгоняла от себя эти мысли: «Это же просто ребенок, выдумщик. Пугает мать и выжившего из ума деда, только и всего».
– Должно быть, это к нам мчатся эльфские всадники, – произнес он громко, заставляя гостей замереть.
– Скажешь тоже, тебе бы только мелюзгу пугать, – отозвалась хозяйка корчмы. – Сказки все это для непослушных ребятишек.
– Сказки не крадут детей по ночам, Варвара, ой, вот уж не сказки их крадут, – отвечал старец, опрокидывая в себя очередную стопку. – Когда я был молодым и сильным, всадники приходили каждую весну.
– А кто крал, если это не сказки? – с любопытством спросил мальчишка, все еще грея руки у огня.
– Дикий Гон.
Кто-то из слушателей занятной сценки громко раскатисто рассмеялся, кто-то шепнул соседу свое предположение, кто-то проигнорировал стариковские бредни, продолжая пить. Ведьмачка же напряженно озиралась по сторонам, вспоминая собственную встречу с Гоном. Кот догрызал рыбью голову. Начал он с самого вкусного – с мутных глаз, а после приступил к остальной части рыбы, обгладывая косточки до белезны. Странная компания притихла за спиной Ласточки, корчма терпеливо слушала некогда уважаемого в деревне старца.
– Вечно ты во всем винишь призраков и духов, – причитала хозяйка. – Ну хоть бы разок обошлось без них, просто природой, похолоданием.
– С чего ты взял, что идет Охота? – спросила ведьмачка громко, отставляя блюдо подальше от себя.
Тишина, висящая над потолком, стала гуще, теплее. Десятки глаз обратились к ней, почтенный старец отодвинул стопку, точно вел важнейшую в своей жизни беседу. Ведьмачка не улыбалась, не находила бредни старика забавными или смешными, Цирилла ждала ответа. Один из мужчин, сидевших за ее спиной, улыбнулся другому, глазами указывая на кинжал, спрятанный под плащем.
– Так их жеж недавно видели в соседнем селе. В Веткорках, – объяснил старик, с гордостью отмечая внимание молодой незнакомки. – Пришли они ночью, доспехи железные, вместо голов голые черепа, ни кожи, ни рожи. Черти, ей богу.
– Ой, милсдарыня, да не слушайте вы его! – добродушно заметила хозяйка дома, снова вытирая руки о многострадальный фартук. – Этож Ефим наш, юродивый. Был человеком, да спился. Ему уже восьмой десяток пошел, мозги из ушей повытекли, пока рыбаком всю жизнь батрачил да с чекушкой не расставался.
– Продолжай, – велела Цирилла, кивнув старику.
Юродивый он или нет, а ей нужно знать правду, хотя бы одну ее версию – его. Аппетит пропал, когда обнаглевший старый кот запрыгнул на лавку и лохматой лапой потянулся к ароматной свежей рыбе, ведьмачка даже не заметила. Черные глаза старика блестели в холодном полумраке корчмы, замерзший мальчик продолжал греть руки у огня, украдкой посматривая на светловолосую гостью. Хозяйка не решилась ей перечить, молча отвернулась к очагу.
– Пришли ночью, в темноте, обшарили каждый домик, от избы до сарая, – рассказывал тот, руками рисуя в воздухе. – Что искали – никто не понял. Забрали пару детишек, убили мужика, лезшего в драку, и ушли.
– Да нильфы это были, – сплюнул кто-то на пол. – Черн-ные!
– А почему тогда деревня вся в снегу? – спросил дед, ударив кулаком по столу. – Почему детей забрали, а скотину не тронули? Да и откуда нильфы в наших краях?
– Нильфов у нас нет… – скромно поддержал старца мальчишка.
– Так и эльфов не водится, – подал голос мужик, сидевший за Цири. – Бредятина, бабские сплетни, да и только.
Когда ведьмачка нервно подпрыгнула, поднялась, лавка отодвинулась, ножки ее скрипнули по старому деревянному полу. Старый кот запрыгнул на стол, доедая рыбу, хозяйка корчмы непонимающе приподняла бровь. Люди смотрели на гостью, воспринявшую рассказ старца всерьез, и молча осуждали, каждый раз отводя глаза. Цири хотела было придумать себе отговорку, оправдаться в глазах посетителей, но как только разомкнула губы, с них сорвалось облачко пара.
Холодно, холод пришел в корчму, огонь начал гаснуть. Дождь за окном обернулся снегом, слушавшие юродивого старца напряглись, в воздухе повисло зловещее молчание. Не было больше осуждения, не было ничего, кроме ожидания. Низкие каблуки Цири стучали по полу быстро. «В лавку так и не успела зайти, нельзя, не пойду уже», – думала ведьмачка, нашарив в кармане еще одну золотую монетку. «Нужно взять здесь все, что смогу».
– Дай мне хлеба, яиц и кровянки, сколько есть, – произнесла девушка, вручая монету хозяйке. – Неси все, что можно взять в дорогу. Морковь, репу…
Расторопная дородная женщина спешила, как могла, спускалась под лавку, набивая тряпицы. В дорожную сумку Ласточки упал внушительный сверток сушеной плотвички, несколько свежих кровяных колбас, несколько треугольных кусков козьего сыра, завернутых в тряпицу и пара клубней печеного картофеля, оставшегося с утренней трапезы. Ни хлеба, ни сухарей, ни моркови у хозяйки не было, пришлось идти так, пришлось поспешить.
– До свидания, доброго пути! – бросил польщенный вниманием старец ей вдогонку, но ответа не услышал.
Когда девушка вышла на улицу, снег запорошил все дорожки, накрыл крыши домов, погребов и одинокого деревенского колодца. Крестьяне покинули улицы, ветер свистел в пустых проходах, хозяйничая, разбрасывая пойманный снег вокруг. Люди чувствовали приближение чего-то опасного, чего-то пугающего, злого. Никто не желал выходить в это время во двор.
Цири дошла, добежала до коня, торопливо распихала купленную в дорогу еду по сумкам и заметила, что кто-то вышел из корчмы следом. Та самая компания из четырех подозрительных мужчин, кто бы сомневался в том, что они попытают удачу. Ласточка быстро накинула черный капюшон, скрывающий запорошенные снегом волосы, запрыгнула в седло и ударила коня по сытым бокам. Животное двинулось, разогревая ноги ходьбой, после – бегом.
«Быстрее, только бы быть быстрее», – подумала Ласточка, продолжая гнать коня вперед. «Нужно ехать всю ночь, а днем снова засесть в каком-нибудь трактире, чтобы и конь отдохнул, и мы могли поспать», – думала та, ловя себя на мысли, что уже разделяет себя и ребенка на двух нуждающихся.
В дороге она была две недели, и путь еще не окончен, до порта идти три дня, не сворачивая с прямой дороги. Оказавшись на улице, за пределами далекого мира Ольх, замка Маргаритки и рук пронырливых чародеек, Цири первым же делом решила, что ей нужно найти укрытие у ближайших друзей, родить, а после продолжить свое долгое путешествие к свободе.
Где сейчас Геральт – она не знала, где ее Йеннифэр – тоже… Ласточка помнила только, что там, за морями, ее ждет старый Крах, Мышовур и некогда любимые Хьялмар с Керис. Друиды могут обучить ее владению собственной силой, наставить на истинный путь, а Крах пригреет в собственном замке.
Позади слышался глухой стук копыт, шум этот раздавался вдали, на бесконечных лесных дорожках. Цирилла петляла, нагибалась, видя перед собой острые ветки, ждущие на свету. За ней едут или мимо? Стук копыт поутих, но другой, не менее знакомый ей шум, разрезал лесную тишь, эхом отдавался в растерянном разуме. Звон стали о сталь, шум нарастающей битвы, крик павшего раненого. Ласточка почувствовала, как тошнота снова накрывает ее, как руки, до этого момента жестко держащие старые поводья, начали мелко дрожать.
– Где? – взревел знакомый ей голос. – Где она сейчас?!
– Зираэль! – раздалось за ним следом.
– Ласточка!
Цири закрыла глаза, пытаясь прийти в чувство, плотно сжала губы, уговаривая себя перестать, успокоиться, забыть и забыться. «Воображение, это все только воображение разыгралось, это из-за того дурного старика», – думала она, чувствуя, что зябнет под тонкой накидкой. «Это только воображение, никто тебя не зовет, никого здесь нет, все крестьяне прячутся дома».
Конь занервничал, чувствуя погоню, чувствуя, как дрожит его хозяйка. Цирилла все не открывала глаза, опасаясь видений, что могут причинить ей боль. Она продолжала ехать вслепую, опрометчиво гнать животное, не разбирая дороги перед собой. Это не могло длиться долго…