Одна из еловых веток, ниже всего нависающих над дорогой, ударила ведьмачку по лицу, сбила с коня, продолжавшего бег без всадницы. Падая в грязь, в мелкие островки мягкого мха, медленно покрывающиеся снегом, Ласточка успела сгруппироваться. Нет, она не защищала голову и лицо, как когда-то ее учили ведьмаки из Каэр Морхен, не пыталась избежать глухого удара, смерти. Цири подтянула ноги к животу, закрыла его руками, спасая от повреждения.
– Зираэль! – вновь раздалось вдали. – Ласточка! Цири! – продолжал кричать знакомый голос, эльфийский голос.
– Я здесь, – шепнула она, но никто не услышал.
В холодном лесу пахло хвоей, морозом и ведьмачьей кровью. Цирилла ударилась затылком о старый еловый корень, и туман медленно заполнял ее разум, утягивая в объятья живительного сна.
========== 27. Дорога в будущее ==========
– Холодно, – тихо пролепетала она, ворочаясь в промерзшей кровати. – Мне холодно, мне холодно, холодно…
Теплая ладонь эльфа опустилась ведьмачке на лоб. Не то успокаивая, не то согревая, но это помогало каждый раз: Ласточка переставала двигаться, замолкала, находила такой желанный покой. Веки ее не дрожали, губы не размыкались в попытке произнести хоть слово, и тишина вновь захватывала пространство вокруг. Повязка лежала на ее голове крепко, кровь давно остановилась, и рана стягивалась хорошо, Карантир обещал, что следа не останется, не будет напоминаний о произошедшем.
Но стоило ли об этом забывать? Эредин сидел рядом с ведьмачкой, то убирая руку с ее лба, то возвращая ее на место, беспокоясь о ее состоянии. Охота нашла горе-беглянку в лесу, снег густо запорошил обездвиженное тело, кожа Ласточки побелела, губы дрожали, тело покидала жизнь. Если бы Охота пропустила ее, если бы гончие не заметили движение в снегу, если бы они опоздали на пару часов…
Он не желал о таком думать. В тесной комнате покинутого крестьянского дома пахло соломой и лесом, пылью, старостью, забвением. Люди ушли отсюда несколько лет назад, и Охота нашла это местечко заброшенным, но пригодным для двухдневной остановки. Они нашли то, что искали, поймали беглянку, и каждый хотел вернуться домой как можно скорее, но Эредин не спешил.
– Ей необходима помощь, и как можно скорее. Я наложу бинт, – обещал тот, осматривая раны. – И лучше бы ей отдохнуть где-нибудь, отлежаться, в таком состоянии нельзя проходить сквозь измерения, – сказал Карантир, обработав раны ведьмачки.
– Тогда мы отдохнем прямо здесь, – ответил ему Эредин. Разбейте лагерь снаружи, устройте костер. Я побуду с ней здесь, в тишине. Один.
Никто не посмел перечить, даже если из-за общего молчания придется провести этот вечер и следующий на холодной сырой земле. Карантир заходил еще раз утром и вечером, чтобы проверить состояние пострадавшей ведьмачки, сменить бинты и удостовериться в том, что ей стало лучше хоть чуть. Король устало качал головой, слушая его долгие пугающие советы.
Они не говорили об этом вслух, при нем, но наверняка думали: каким будет ее наказание. Соратники ждали, что Эредин придумает для нее что-то страшное, что Ласточка переживет жестокий ужас, сознание ее изменится навсегда, что произойдет нечто поворотное в жизни их короля и его добычи. Быть может, они ждали, что беглянке промоют мозги так же, как любому человеку, явившемуся в их мир? Только Эредин не знал, следует ли вообще наказать ее. О, у него было много времени, чтобы подумать над этим, но в голову лезли другие мысли.
Старая каменная печь еще могла вырабатывать тепло, брошенная много лет назад изба медленно наполнялась им, кости согревались, щеки девушки покрывал румянец. Одеяла никто не нашел, и Ласточку накрыли двумя скользкими плащами, снятыми с уставших всадников. Цирилла грелась, ворочалась под ними, и королю оставалось лишь гадать, о чем ее сны.
Наверняка о зловещей погоне, что напугала ее так сильно, что Цирилла упала с коня. Эредин же видел другие сны, все это время – только с ней одной. Все дни он потратил на воспоминания, на мысли о том, чего не сделал и не сказал, о том, сколько совершил ошибок. Ей их можно было простить: Ласточка столь юна, столь неопытна, что побег был единственным, что могло прийти в эту голову. Но он… Эредин ходил по земле столько лет, столько сделал, столько увидел… Он мог приложить больше усилий, мог удержать ее, не применив силы. Только стал ли?
Подкуп, шантаж и запугивание – вот, что выбрал для себя эльфийский король, самонадеянно рассчитывая на успех и смирение. А ведь он провел с Ласточкой столько времени, что мог запомнить: на нее это не подействует, лишь оттолкнет, заставит пойти на крайние меры, лишь бы кончилась эта каторга.
Он много раз отмечал про себя, Зираэль не похожа на жадных эльфиек, готовых отдаться за каплю чистой крови, примешанной в их род. Ведьмачке же не было дела до его родословной, до его положения, не было дела до того, как на них посмотрят со стороны. Что же ей было важно?
Отношение. То, каким Эредин будет с ней, каким должен быть. Король закрыл глаза, вспоминая ее испуганный взгляд, обманчиво-дерзкие речи, попытки запугать в ответ, отбиться. Он, с высоты своего опыта, должен был заметить… Но должен ли был? Эльф поднялся, сделал два шага вправо, добрался до маленького незастекленного окна. До чего же узкие дома у людей этого мира.
Должен он был понимать ее, знать, что ей нужно? В конце концов, он – не любовник, не ее счастье, не тот, ком у суждено заботиться о Цирилле до конца времен. Он – Король Ольх, и все обязательства, сковывающие его, связаны только с государственным долгом. Было бы здесь вино, о, он хотел бы закончить пару бутылок, чтобы долго еще сидеть в полумраке рассвета и смотреть в окно, считая бесконечные звезды.
– Больно, – полушепотом произнесла ведьмачка, переворачиваясь, шурша плащами.
Она снова говорит во сне. Король не поворачивался, он думал, думал о том дне, когда потерял ее, упустил, позволил вернуться в родные края, встретившие ее столь неприветливо. По своей вине, верно? Эредин чувствовал, как грудь его сжимает непривычное чувство. Это не утрата, не сожаление, нет. Нечто, что когда-то давно отдавало телом, а сейчас обернулось пеплом после выгоревшего насквозь костра. Как он хотел бы вернуть упущенное время, подбросить в него дров, не топтать…
– Что теперь со мной будет? – спросила ведьмачка все также тихо. – И где мы?
Теперь ему пришлось повернуться назад. Цирилла очнулась, она часто моргала, пытаясь привыкнуть к обжигающе-яркому свету зажженной рядом свечи. Ее сухие потрескавшиеся губы расплылись в поддельной улыбке, но что-то в ярких зеленых глазах шептало о радости встречи. Да, Цири уже не чувствовала страха, покорилась судьбе и ждала вердикта, смирившись со своим положением.
Королю пришлось подавить порыв, тело страстно желало кинуться к ней, опуститься на колени, вновь опустить тяжелую ладонь девушке на лоб, почувствовать ее кожу под своей. Нет, так нельзя, она же поймет все, ему будет слишком стыдно смотреть в эти очи. Эредин сделал шаг вперед, чувствуя, как старый гнилой пол прогибается под его весом. Ласточка продолжала смотреть на него, не то опасаясь продолжения, не то желая его больше всего на свете.
– Я еще не решил, – честно ответил эльф. – Как ты себя чувствуешь?
– У меня болит голова, – пожаловалась ведьмачка, осторожно поднимая руку и ощупывая промокший бинт. – Я сильно ударилась? Это Аваллак’х постарался с перевязкой?
– Креван сбежал, – ответил эльф, ухмыльнувшись. – В тот же день, сразу после того, как ты покинула замок. Я боялся, что он найдет тебя первым… И одно Предназначение знает, что могло бы случиться тогда.
– Предназначение, – хмыкнула ведьмачка, выплевывая надоевшее ей слово.
Ласточка прикрыла глаза, осторожно кивая королю. Не могло быть иначе. Сам Эредин понимал, что Знающий способен всадить ему в спину нож, но не мог избавиться от него самолично, не оставив свидетелей и вопросов. Да, он – король, он – властитель средь гордых Elle, но в том и проблема – гордость за его народ.