Полубезумный от потерянной много лет назад любви Аваллак’х коптил небо слишком долго, эльфы знали его, почитали, видели в нем свое наследие. Заткнуть его и убрать, не имея на то причины – прослыть безумцем и тираном, не уважающим опыт своих предшественников.
– Значит, ты уже в курсе, да? – осторожно спросила девушка, поверх плащей положив руку на свой живот.
Он успел забыть о том, как бела ее нежная кожа, но один лишь взгляд вернул воспоминания о том. Ладонь ведьмачки на алой ткани плаща создавала удивительный контраст: словно тело подбитой птицы упало, испачкало землю под собой, оставив лишь один островок света. И к нему он тянулся, к нему льнул, его хотел больше всего на свете, о нем мечтал долгими вечерами, проведенными под этими звездами.
Эредин набрал воздуха в грудь, заставил себя осторожно, без лишних эмоций сесть рядом, не упасть, не касаться ее живота губами. Нет, не сейчас, если Предназначение ждет того, у него еще будет время. Ведьмачка не дернулась, не пыталась отодвинуться, выпросить хоть немного расстояния между ними. Ей словно нравилось быть сейчас здесь.
– Креван вел дневники, и из спешки оставил их в своей брошенной келье, – рассказ эльф, обращаясь к собственным воспоминаниям. – Вместе с каменным големом, убившим двух моих всадников.
– Что говорилось в тех дневниках?
– Что ты уже носишь моего ребенка, и что все его попытки уничтожить плод или заменить встречают сопротивление, тот начинает расти быстрее, становится крепче. Аваллак’х был уверен в том, что твоему сыну передался Ген.
– Это дочь, – поправила Цирилла, рукой очерчивая округлость живота. – Не спрашивай у меня, – добавила та, заметив удивленный взгляд короля. – Просто мне кажется, что я уже знаю об этом.
– Надеюсь, на тебя она будет похожа сильнее. У меня слишком острый нос для принцессы, – попытался отшутиться Эредин.
Испугавшись тишины, он пытался наполнить воздух словами, но тревога не уходила, теснимая ими. Цири нервничала, нервничал и он, точно его жизнь зависела от слов ее. Эльф знал, какой вопрос прорежет молчание сейчас, знал, и боялся думать над ответом, ведь тот следовало озвучить, передать ей, обдумать уже вдвоем. Кто-то из его отряда бродил вокруг старой хижины, тихо переговариваясь о своем, дрова трещали в старой печи, за окном кричала ночная птица. Только бы посидеть тут еще немного, в блаженной тишине холодного вечера.
– Когда она родится… – шепнула Ласточка, закрывая свои зеленые глаза, не находя сил для зрительного контакта. – Ты разрешишь мне хотя бы увидеть ее, взять на руки? Или сразу убьешь?
В ответ Эредин улыбнулся, это – глупый вопрос. Как он может убить ее, даже после побега, после того позора, что ему пришлось пережить в родных стенах? Король отвернулся, Цири ждала ответа, считая долгие секунды, пытаясь вдохнуть больше воздуха. Удивительно, но за то недолгое время, что они были в разлуке, ведьмачка успела сильно измениться, стать иной.
Неужели так на нее повлияла новость о том, что в чреве ведьмачки теперь зреет его дитя?
На него повлияла. Король не мог отрицать, когда он впервые прочел дневники Кревана, что-то в его маленьком мире поменялось навсегда, дрожь сковала тело, странная радость заполнила нутро. Эльф устало наклонил голову, ладони сами сжались в кулаки. Ему хотелось кричать, бить стены, хотелось выплеснуть прочь всю ту злость, что скопилась внутри… Только вместо этого Эредин повернулся к ведьмачке, заглянул в ее широко распахнутые глаза. Больше он не сделает тех же ошибок.
– Ты любишь меня? – спросил он тихо, не зная, что она ответит.
И Цирилла закусила губу, желая отмолчаться. Так привычно, так испуганно, так боязливо, десяток воспоминаний тут же заполнил его голову. На секунду она стала прежней, все страхи маленькой девочки, пойманной в эльфскую ловушку, вернулись, ведьмачка не знала, что следует сказать, терялась, путалась. Эредин прочитал растерянность в ее глазах, смятение, даже злобу. О, она имела право ненавидеть его за этот глупый вопрос, за все, что он сотворил до него.
– Прости, – поспешил эльф, поднимаясь с места, уходя в другую часть комнаты, к окну, слушать ветер. – Прости, я не должен был спрашивать. Тебе пришлось пройти через многое, чтобы сбежать, чтобы хотя бы попытаться…
– Да, – ответила ведьмачка, перебивая.
Она долго собиралась с мыслями, долго тянула, но боялась, что упустит вопрос. Цири отвернулась, ей не хотелось встречаться с ним глазами, показывать, что предательская слякоть скопилась у их уголков. Ее побег заиграл новыми красками, ведьмачка словно уходила не от жестокосердного эльфа, не от обязательств, что этот союз должен был на нее наложить, но от чувства, укравшего ее спокойствие. Свободолюбивая душа желала бежать, скованное сердце – остаться.
– Ты… Когда-то давно, будто в другой уже жизни, я знала девушку, что заботилась обо мне почти так же, как ты, – говорила ведьмачка, не поворачиваясь. – Разве что, ей не срывало крышу, и она не превращала мои вечера в ад.
– Цири, – шепнул Эредин, но не смог продолжить.
– Я поняла, что сейчас ты – единственный, кто был со мной искренним, кто был рядом, кто пытался удержать меня. Я поняла, что ты хотел дать мне положение, что ты пытался скрасить мои будни, пытался сделать мое пребывание в твоих землях хоть каплю приятнее…
– Мне удалось?
– Попугаи были красивые.
Слабая улыбка украсила его побледневшее от усталости лицо, Эредин сделал шаг вперед, затем второй, а после и третий. Он сам не заметил, как очутился сидящим на коленях перед ее кроватью, как оказался целующим ее в щеки, в мокрый лоб, в плотно сомкнутые сухие губы. Эльф не знал, как сильно ему не хватало этого тепла, как сильно он скучал по ней, пока не смог прикоснуться к ведьмачке губами. Все страхи, все мысли, страдания, все ушло на второй план, потеряло важность. Хотелось лишь обнимать ее, чувствовать руками это робкое тепло и греться в лучах вновь обретенного солнца.
– Мне не следовало сбегать, это было большой ошибкой. Я знаю, что ты пытался все исправить, просто не знал, как нужно поступить. Или я ищу тебе оправдание? – спросила та смущенно.
– Я не желал тебе зла, – отвечал король, не находя в себе сил, чтобы просить прощения.
– Что мы будем делать теперь? – спросила Цирилла, не убирая руки с живота. – Что тебе нужно сделать со мной?
– Жить, – тихо ответил эльф, не позволяя себе произнести другие слова, ответить Ласточке взаимностью. – Я – король, Цири, и я могу сделать все, что захочу.
– Но чего ты хочешь?
– Назвать ее Ларой, вернуть моему народу Лару, Цири, только и всего, – холодно улыбаясь, отвечал король.
Нет, будущее не казалось им обоим безукоризненно светлым, впереди ждала неясная дорога, множество сложных решений, развилось, трудный путь. И Цири, и Эредин не знали, как инъекции Аваллак’ха повлияли на их ребенка, не знали, куда Знающий ушел, чего от него можно ждать, никто из не мог угадать, какой станет реакция народа.
Появление наследника, возвращение утраченного Гена народу – все это должно было укрепить положение короля, но до тех пор нужно держаться, нужно тянуть, пресекать плетущиеся во дворце интриги. О, оба знали, что почва для них благодатна, как никогда.
Ветер протяжно шумел за окном, где-то вдали кричала старая сипуха, воины Эредина шутили у костра. Мягкий смех залетал в окно, но сидящие рядом влюбленные не слышали ничего иного. Только биение собственных сердец. Когда король впервые дотронулся до живота девушки, дрожь прошлась по ее телу, слабость накатила на уставшую ведьмачку, и та прикрыла глаза, прося прощения. Эльф смотрел на нее, смотрел, как дрожат веки беглянки, как она улыбается сквозь сон, как пытается открыть глаза и не спать еще хоть минутку. Жар печи креп, воздух вокруг накалялся, становилось тепло, жарко, сердце билось в его груди. Что-то ткнулось Эредину в ладонь, и король улыбнулся сам, понимая, что поймал первое движение дочери.