Степан собирался уходить, когда увидел рядом с собой Римму. Она стояла и смотрела туда же, куда и он: на поле, на растерзанные тела, на ворон. В её глазах стояли слёзы. Он взял её за руку и повёл прочь.
Он привёл её в хирургическую палатку, к доктору Долгову. Странно, но это было единственное место, которое было ему знакомо, всё остальное казалось совершенно чужим.
«Мне дали отпуск на две недели. Сейчас я увожу раненых на станцию и возьму тебя с собой. Тебе нужно в госпиталь», – написала Римма карандашом и показала ему.
Степан послушно кивнул.
Степан и Римма уезжали в тыл. Их уносил на восток санитарный поезд, переполненный ранеными. Римма занималась перевязками и лишь изредка подходила к Степану, который считался «лёгким». Остальные раненые были в гораздо худшем состоянии – с оторванными конечностями, развороченными кишками, без сознания и в лихорадке. Степан не слышал их стонов, а потому быстро и спокойно уснул.
Проснувшись рано утром от резкого толчка вагона, он обнаружил в ушах резкую боль и вместе с тем – целое сонмище звуков, летевших к нему со всех сторон, причём преувеличенно громких. Он никогда раньше не замечал, что вокруг него так много разнообразных шумов. Теперь он отчётливо слышал и стоны, и шёпоты, и крики, и стук колёс, и разговоры санитаров между собой. «Контузия прошла», – подумал он и сказал об этом Римме, дремавшей подле него.
– Слух вернулся ко мне, и я должен вернуться к товарищам, – объявил он ей.
Римма тёрла воспалённые, красные от недосыпания глаза.
– Стёпа, твой полк разбит, куда ты собрался возвращаться? Отлежись в госпитале хотя бы недельку. У тебя контузия, скорее всего, с сотрясением мозга, и плечо твоё надо госпитальному врачу показать.
– Не хочу, я здоров, – стоял на своём Степан. – Что мне делать в госпитале?
– Давай вот что. Мы как раз подъезжаем к Чернигову. Вот уже станция видна. Мне тут сходить и пересаживаться на другой поезд, до дома. А у тебя как раз направление в Черниговский госпиталь. Поэтому давай-ка сойдём вместе.
Они сошли вместе и оказались на вокзале обычного тылового города. Обстановка вокруг была самая мирная. Те же торговки, те же продавцы газет, те же извозчики и ротозеи–прохожие, что и всегда. Как будто и не было никакой войны. И Римма, и Степан сразу это почувствовали. Римма была рада, что ей удалось вывезти Стёпу в тыл и тем самым сохранить ему жизнь, которой он наверняка бы лишился, если бы остался на фронте ещё хотя бы пару дней. В этом она была убеждена. Она видела слёзы в его глазах и понимала, что это не к добру. «Всё, что истончилось, погибает», – звучало в её ушах. Римма с любовью смотрела на Степана и держала его под правую руку и как раненого, и как суженого одновременно. Левая рука у него была на перевязи.
– Как я счастлива, счастлива, счастлива, – повторяла она, глупо улыбаясь, и тёрлась щекой о его плечо. – Мы с тобой будем вместе. Не важно, долго ли, коротко ли. Но важно, что сейчас.
– Когда твой поезд? – спросил он её.
– Нескоро ещё. Я страшно счастлива, что мы вырвались из этого ада. Пойдём со мной.
Переходя улицу, Римма услыхала за спиной вой подлетающего снаряда тридцатисантиметровой мортиры и сразу обернулась, готовая закрыть своим телом Степана. Но никакого снаряда нигде не было – воющий свист исходил от трамвая, скрипевшего старыми тормозами. Римма посмотрела на Степана и смущённо рассмеялась.
Римме захотелось есть. Они зашли в ресторан на первом этаже гостиницы «Александровская».
– Как это странно, – сказала Римма, когда они осмотрелись. – Все эти шёлковые портьеры, хрустальные люстры. Эта праздная публика. Мне кажется, я во сне. Мне снится всё?
Степан кивнул.
– Значит, ты мне тоже снишься?
– И я тоже тебе снюсь.
– Значит, ничего нет? Как это странно. Но я-то есть? И ты есть? Я могу дотронуться до тебя рукой. Фу, какое облегчение. А то у меня голова закружилась.
Степану вдруг стало жаль Римму до такой степени, что он крепко сжал её руку. Римма продолжала с любопытством рассматривать потолки с лепниной и люстры.
– Словно и нет на земле войны. Откуда мы с тобой сюда попали? Кто-нибудь вообще поверит нам, если мы расскажем, что только недавно пережили? Едва ли. Скажут, что мы сумасшедшие и отправят нас с тобой в лечебницу.