Извозчик вёз её по городу, по знакомым с детства местам. Вот и Крепостная гора с златоглавым собором на вершине, а вот и Большая Тифлисская улица. А вот показался и родительский дом. Он напомнил Римме пряничный домик – всё как у взрослых, и окошки, и мезонин, и труба на крыше, но не совсем настоящее.
На пороге её встречала мать. Она выглядела неважно и тоже как будто стала меньше ростом. Лицо у неё было не ласковое, напряжённое, с новыми морщинами на лбу, и трудно было сразу понять, рада она дочери или нет.
– Здравствуй, мамуля! – обняла её Римма. – А где папа?
Елена Николаевна позволила себя поцеловать, однако явно не была рада.
– Лежит у себя, не встаёт. Уже неделю не встаёт, – произнесла она, наконец, после долгого молчания.
– Я пойду к нему, – решительно сказала Римма.
– Не надо, он только что уснул. Ему доктор сделал укол морфия. Не буди его.
– Хорошо, я подожду. – Римма прохаживалась по дому, с удовольствием вдыхая давно забытые запахи, щупая глазами каждый угол. – Как же я давно тут не была! Мамочка, а где мои любимые часы с маятником? Ты их переставила?
– Продала. Нужны были деньги на пропитание.
Римма удивилась, но к своему удивлению ничего не почувствовала. «Да шут с ними, – подумала она про себя, – не будем жалеть вещи».
– А где наш круглый стол, за которым мы пили чай? А где твой книжный шкаф с книгами?
– Продала. Всё продала.
– И «Чудесного доктора» тоже?
– Какого ещё доктора?
– Не важно, – Римме стало чуточку обидно за свои любимые книги.
– Я продала всё столовое серебро и много чего ещё, – с вызовом продолжила Елена Николаевна.
– Я не знала, что вам нужны деньги. – Римма посмотрела на неё пристально. – Почему ты не писала?
– Не писала, потому что не хотела. Ждала тебя. Вот, теперь ты здесь, так знай, как мы с отцом живём. Прозябаем, можно сказать. Если бы ты отправилась в прошлом году в Петербург, как я хотела, то теперь прилично зарабатывала бы, и твоей матери не пришлось бы продавать мебель и серебро.
– Я поступила так, как поступила. И хватит об этом. – отрезала Римма.
Она почувствовала холодок в груди. Мать, очевидно, всё это время не понимала мотивов её поступка и корила её как неблагодарную дочь. Возможно, что и отец заболел из-за частых разговоров о бессердечии Риммы.
– Ещё не поздно, дорогая моя, – в голосе Елены Николаевны послышались вкрадчивые нотки. – Я могу замолвить словечко нотариусу, он возьмёт тебя в помощницы. Конечно, без высшего образования это не совсем то, что я хотела, это не высший класс, но кое-как на твой оклад мы протянуть сможем. Также есть вакантное местечко в консистории…
– Мамочка, я не пойду работать ни к нотариусу, ни в консисторию.
– А чем же ты собираешься жить? Подаяние просить будешь? – повысила голос мать.
– Подаяние? – глаза Риммы сузились.
– А, понимаю, – догадалась Елена Николаевна, – ты всё-таки решила удачно выйти замуж. Но вот беда, видных женихов у нас почти не осталось, все переехали в столицу или на фронт ушли, а кто остался – нам не подходят. Все какие-то подержанные и без денег на счету.
– Ну, вот и чудно, мамочка. Значит, мне опять прямая дорога на фронт, за женихами! – подвела черту Римма, глядя матери прямо в глаза.
– Не поняла?
– Чего же тут непонятного. Я к вам только в отпуск на две недели, – пояснила свою мысль Римма. – А ты что подумала?
– Ты что, дочь моя, белены объелась? – взревела Елена Николаевна во всю мощь своего неслабого голоса. – Я тебя больше не выпущу!
– Разговорчики… – оборвала её дочь.
– Я позову полицейского! – закричала мать.
– Мамочка, не смеши, полицейский – это самое последнее, чем можно меня напугать.
– А как же отец?!
– С отцом я сама поговорю.
– Ты лечишь чужих тебе людей далеко от дома, а что твой родной отец умирает от болезней – тебе всё равно!
Римма развернулась и ушла в другую комнату, не желая больше продолжать этот разговор. На этот раз мать задела её за живое.