Михаил Павлович лежал на кровати бледный и высохший, с каким–то незнакомым, восковым лицом. Жизнь оставляла его, Римма поняла это с первого взгляда. Ему оставалось жить всего несколько дней или недель. Когда он увидел дочь, его глаза слабо шевельнулись. Он попробовал улыбнуться, но не смог, не хватило сил. Слеза проступила на его дряблой, небритой щеке.
– Папочка… – прижалась к его щеке Римма. – Тебе плохо?
Михаил Павлович долго не отвечал. Наконец, у него задрожали губы и он тихо-тихо прошептал:
– Если бы у меня был пистолет, я бы застрелился…
– Зачем ты так…
– Не могу терпеть. Очень больно…
– Ты, наверное, тоже меня осуждаешь, как и мама?
– Нет. Никогда.
– Папочка, пожалуйста, не отчаивайся, Бог милостив. Я уверена, что он поможет тебе выкарабкаться. Ещё далеко не всё потеряно. Я знаю, я ведь медицине училась, я и не таких тяжёлых ставила на ноги. У меня в практике даже самые страшные раны заживали. Мы найдём тебе доктора…
Михаил Павлович отрицательно покачал головой. Римма поняла, что никакие хитрости уже не подействуют.
– Нет. Со мной всё кончено…
– Папочка, я буду молиться за тебя!
Михаил Павлович ничего на это не ответил. Он долго молчал, глядя в потолок. Но всё-таки он иногда слабо двигал челюстями, и Римма поняла, что ему хочется ещё что-то сказать. Наконец, он собрался с силами и прошептал:
– Наши взяли Мариамполь?[69]
Римма посидела ещё с полчаса у постели отца. Ему было очень тяжело разговаривать, и он вскоре уснул. Она продолжала сидеть рядом и смотреть на него. Она пыталась найти в его лице черты другого человека – молодого и здорового, которого знала и любила с детства, но это было трудно, болезнь сурово обошлась с ним. Она знала про его диагноз, знала и то, что ни она, ни самый чудесный доктор на свете помочь ему уже не смогут. Облегчить его состояние мог только морфий, да и тот почти не действовал.
Повинуясь какому-то инстинкту, который она и сама себе не могла объяснить, она встала и пошла искать свой вещевой мешок.
Римма не стала задерживаться в родительском доме и тем же вечером, даже не переночевав, уехала обратно на фронт. Перед этим она оставила матери все деньги, какие у неё были при себе.
ГЛАВА 11. ПОСЛЕДНИЙ БОЙ ОСОВЕЦКОЙ КРЕПОСТИ
Великое отступление принёс русским войскам 1915 год. Отступали все армии по всем фронтам. Попытки исправить положение приводили к десяткам тысяч новых потерь, но не давали результата. Лишённые снарядов, артиллерийские батареи онемели. Почти совсем не было тяжёлой артиллерии, которая в изобилии имелась у немцев и австрийцев. Очень не хватало пулемётов. Да что пулемётов: во многих пехотных полках треть людей не имела винтовок. Подобрать винтовку можно было только из рук убитого товарища. Русские солдаты стали в прямом смысле слова пушечным мясом, ведь голыми руками противника не остановишь. А немцы между тем рвались к Риге, захватили почти всю Польшу, Литву, часть Белоруссии и Украины. В Галиции наши армии откатились назад, сдали врагу Львов и Перемышль. Генерал Иванов, командовавший Юго-Западным фронтом всерьёз говорил о том, что врага не удержать до самого Киева, и приказал рыть окопы на подступах к городу.
Сильнейшие крепости Ковно, Брест-Литовск и Ново-Георгиевск, имевшие достаточное количество орудий и снарядов, сдались почти без боя. Орудия и боеприпасы достались немцам. Комендант Ковенской крепости генерал Григорьев, бросивший свой гарнизон на произвол судьбы и бежавший из него, был отдан под суд и получил пятнадцать лет каторги. В офицерских кругах поговаривали, что он был подкуплен немцами. В то же время раздавались и сочувственные голоса, утверждавшие, что генерала нужно пожалеть, потому что он пять лет назад потерял единственного ребёнка. О том, что десятки тысяч солдат из-за мерзавца попали в плен и едва ли половина из них вернётся домой живыми, сочувственные голоса умалчивали.
В окопах всё это знали и настроения были самые мрачные. Поговаривали о поголовном предательстве в высшем командном составе. Говорили о том, что Гришка Распутин, держащий в своих руках всю императорскую семью, готовит сепаратный мир с Германией. Ходили слухи о том, что немцы тайком закупают в России и вывозят через Финляндию огромные партии валенок для своей армии и что тем же путём уходят в Германию сотни тысяч пудов зерна. Ходили слухи и о четырёх миллиардах рублей, разворованных генералами артиллерийского ведомства. Об этом даже писали газеты. А о том, какие деньги делаются интендантами на перепродаже казённого скота, предназначенного для полевых кухонь, и говорить нечего: об этом знали все, но только поделать ничего не могли.