ГЛАВА 12. БЕССМЕРТИЕ
Атака была отбита, немцы понесли потери и отступили. Но цена победы оказалась на этот раз слишком высокой: Римма умерла на руках у солдат. Её тело принесли в расположение полка. У многих солдат и офицеров, пришедших проститься, в глаза стояли слёзы. Глаза доктора Долгова остались сухими, но на лицо его было страшно смотреть: оно было так бледно, как если бы он увидел саму Смерть.
Весть о том, что подразделение русских в бою возглавила сестра милосердия, попала в передовицы немецких газет. Они возмущались тем, что до сих пор нейтральный «Красный Крест» перестал быть нейтральным и открыто выступил на стороне одной из противоборствующих сторон. Из немецких газет новость стала известна английским и американским журналистам, которые, не долго думая, назвали Римму новой Жанной д’Арк. Уже после этого о ней напечатали в русских газетах. Так известие о подвиге Риммы облетело всю Россию.
Генерал Кравцов, с недоверием относившийся к газетным публикациям о храбрости русских военных, на сей раз не стал язвить вслух, но в своём дневнике записал: «Хороши же были солдаты, если их повела в бой … баба!»
Тело Риммы по просьбе матери было доставлено железной дорогой в Ставрополь Кавказский. Военные власти пытались воспрепятствовать этому, ибо во время войны, когда каждый новый день приносил тысячи новых трупов, отправлять тела домой на поезде было непозволительной роскошью, но под давлением общественности им пришлось уступить.
Чтобы проститься со своей Риммой, на улицы вышли почти все жители Ставрополя. Тело было предано земле со всеми воинскими почестями на кладбище Андреевской церкви.
А война продолжала бушевать на русской земле.
Много, очень много матерей, жён, сестёр получало в те годы зловещие письма из армии о гибели своих близких где-нибудь в Мазурских болотах, но мало кто смог потом когда-нибудь отыскать могилу дорогого человека, чтобы бросить на неё горсть родной земли и пролить горькую, запоздалую слезу.
Война требовала от народа новых жертв. Редеющие полки непрерывно пополнялись новобранцами. Армия, как большой организм, ежедневно теряла много крови, но в неё же постоянно вливалась и новая кровь. Солдаты и офицеры были уже не те, что в начале войны, и отношения между ними были не те. Устав оставался уставом, но уважения к человеческому достоинству стало меньше, а взаимной ненависти заметно больше. В армии опять были узаконены телесные наказания. Война озлобила людей, и от вида крови в человеке начали просыпаться волчьи инстинкты. Подтверждались слова одного политического деятеля тех лет о том, что мы любим свою родину, но не любим друг друга.
В одном из полков на Юго-западном фронте служил старший унтер-офицер Махиня по прозвищу «Четыре с половиной». Его так называли за то, что у него не хватало одной фаланги на указательном пальце правой руки, что, впрочем, не мешало ему сбивать с ног солдата одним ударом.
«Четыре с половиной» был крикливый, нервный человечек, из тех маленьких воинских начальников, чьё тщеславие необходимо ежедневно подпитывать унижением подчинённых. Лицо у него было вытянутое, изъеденное оспинами, рябое, с длинным носом и с узкими щёлками вместо глаз. Он не раз выбивал солдатам зубы. Особенно куражился он над москвичами, потому что считал их «грамотеями» и слишком умными. Никто не перетаскивал с места на место без всякого смысла столько мешков с песком, никто столько не драил до блеска свою винтовку, сколько москвичи. Ночью он по нескольку раз проверял наряды, ловил заснувших дневальных и избивал их. Всякие попытки оправдаться он пресекал:
– Надеюсь, вы хорошо поняли, что солдат должен безмолвно выполнять приказы и команды, а не рассуждать. Рассуждение – это путь к самоволию, а самоволие – это путь к измене.
Однажды он наглядно продемонстрировал, что бывает солдату за самоволие. Произошло это так: один из солдат сбегал к полуразрушенному винокуренному заводу, после чего его нашли спящим в кустах, даже без винтовки. Солдата притащили к Махине и по его приказу долго били по голой спине шомполами. Больше всех злорадствовал и даже с нагайкой в руке участвовал в наказании сам «Четыре с половиной». Могучий мужик перенёс побои молча, но когда он встал с искажённым от боли лицом и, шатаясь, взглянул на унтер-офицера – тот сразу съёжился и куда-то ускользнул под недобрый солдатский шёпот. На избитого товарищи попытались одеть гимнастёрку, но она не налезала на опухшую спину.