– Ты преувеличиваешь, Алёша! – возразил Данишевский. – Ты всегда был немного мнительным.
– Вовсе нет! – Брусилов покрутил кончики усов, что всегда служило у него признаком величайшего душевного волнения. – Послушай, что я тебе расскажу. Мы этим летом отдыхали с женой на водах, в баварском курортном местечке Киссинген. Это милое местечко, в горной местности, с чудесными улочками, фонтанчиками и бюветами. На этом курорте из года в год отдыхает много русских, мы то и дело слышали вокруг себя родную речь. Однажды вечером мы с женой пошли прогуляться в парк. Мы знали из афиш, что ожидается праздник. Многие русские потянулись туда же, вслед за нами. У нас было превосходное настроение. Весь парк и окрестные горы были украшены флагами, гирляндами, транспарантами. Музыка гремела со всех сторон. Да какая музыка! Оркестры играли русские мелодии. Центральная же площадь была застроена прекрасными декорациями, изображавшими московский Кремль, церкви, стены и башни его. На первом плане возвышался Василий Блаженный. Нас это очень удивило и заинтересовало. Мы ещё подумали: вот она, благодарность гостеприимных отцов города за деньги, что тратят здесь русские подданные. И чуть было не прослезились от такого знака внимания. А когда начался грандиозный фейерверк с пальбой и ракетами под звуки нескольких оркестров, игравших «Боже, царя храни», мы окончательно растаяли и расчувствовались.
Но тут случилось нечто неожиданное: откуда-то с треском начали палить по Кремлю игрушечные пушечки; они своими игрушечными, крохотными ядрышками подожгли одну за одной все сооружения Кремля. Перед нами было зрелище настоящего артиллерийского обстрела. Повсюду дым, чад, грохот и шум рушившихся стен. Колокольни и кресты церквей валились наземь. Мы с женой подумали, что это какой-то кошмарный сон, взяли друг дружку за руку и даже в ужасе зажмурили глаза, мы надеялись, что сейчас проснёмся, и всё будет как прежде. Но нет! Всё рушилось и горело под торжественные звуки увертюры Чайковского «1812-й год». Мы стояли в остолбенении.
Но немецкая толпа ревела от восторга. Степенные бюргеры совали два пальца в рот и свистели, как очумелые. Их белокурые жёны и невесты хлопали в ладоши и орали во всю глотку: «Так их! Жги проклятых! Поддай ещё пороху!» Наконец, под грохот фейерверка, когда от Кремля осталось одно дымящееся пепелище, загремел германский национальный гимн. Мы заткнули уши и поскорее ушли, полные самых дурных предчувствий. Ну-с, что скажешь ты на это?
– Ничего не скажу. Какая-то глупая шутка местного бургомистра. Хочешь ещё коньяка?
– О нет! Это не шутка, это общественное сознание готовят к войне. И они к ней уже готовы. А вот мы – нет. У нас в России всем заправляют чиновники–немцы. В Варшаве вся высшая администрация состоит сплошь из немцев. Сам посуди: генерал–губернатор Скалон, женат на баронессе Корф, губернатор – её родственник барон Корф, помощник генерал–губернатора Эссен, начальник жандармов Утгоф, управляющий конторой госбанка барон Тизенгаузен, начальник дворцового управления Тиздель, обер–полицмейстер Мейер, президент города Миллер, прокурор палаты Гессе, управляющий контрольной палатой фон Минцлов, вице–губернатор Грессер, прокурор суда Лейвин, штаб–офицеры при губернаторе Эгельстром и Феостнер, начальник Привислинской железной дороги Гескет. Мне продолжить?
– Не надо. И так понятно, что немцев много.
– Ничего тебе не понятно! Генерал–губернатор Скалон в большой дружбе с генеральным консулом Германии в Варшаве бароном Брюком и не имеет от него никаких секретов. Кстати, Скалон считает, что Россия должна быть в неразрывной дружбе с Германией, причём Германия должна командовать Россией. Теперь понимаешь?
– У нас немногим лучше, – махнул рукой полковник, закуривая. – Половина высших чиновников – немцы. Разве они готовы к войне с Германией? Сами не готовятся и другим не дают. Вот позавчера на корпусных учениях один гусарский поручик был отдан под арест только за то, что заставил своих орлов рыть окопы. Ему было сказано, что окопы рыть нам не потребуется.