Николай Николаевич подошёл к ней, наклонился, обнял за плечи и произнёс каким-то особым, нежным голосом, который трудно было в нём предполагать:
– Леночка, война всё смывает. Забудем наши размолвки, забудем прошлое!
Елена Николаевна молча обняла брата и перекрестила.
После этого он быстро вышел из дома вместе с офицером, захватив какие-то бумаги. Было слышно, как они сели в пролётку, ожидавшую их на мостовой, и укатили прочь. Все сидели молча и переглядывались, не зная что сказать. У Риммы, как и у всех, в первые минуты теплилась надежда, что дядя Ника только пошутил. Никто до конца не мог поверить услышанному. Постепенно зловещий смысл слова «война» дошёл до всех.
– А как хорошо сегодня всё начиналось, – со вздохом произнесла Варя.
– Что же теперь будет? – Катя растерянно задала вопрос не то подругам, не то самой себе.
– Александр уйдёт на войну, – подсказала Римма.
– Ах, ну что ж, судьба у него такая, – равнодушно отвечала Варя.
– Мы не должны оставаться в стороне, – сказала Римма. – Мужчины уйдут в армию, а мы должны будем им помогать.
– Правильно, – решительно отозвалась Катя. – Мы можем самочинно организовать помощь армии. Мы можем собирать средства для «Красного креста», наверняка будет много раненых, а лекарств не будет хватать. Как в японскую.
– Я думаю, что и медицинского персонала не будет хватать, – поддержала её Варя. – Я могла бы стать сестрой милосердия.
– Дело говоришь, – поддержала её Катя. – Давайте подадим ходатайство губернатору с просьбой открыть курсы сестёр милосердия для лазаретов, и поскорее.
– Какие вы молодцы, девочки! – подхватила Римма. – Это вы хорошо придумали, я тоже хочу с вами…
– Мы с тобой едем домой, – перебила её Елена Николаевна, о которой все позабыли. – Ты ещё помнишь, что я за тобой приехала?
Римма немного обиделась на мать. Разве она виновата в том, что живёт в Ставрополе, а не здесь, с этими милыми, решительными женщинами? Однако делать было нечего, и она со вздохом согласилась. Все семнадцать тысяч рублей, с таким трудом собранные ею на школу, Римма отнесла в губернское отделение «Красного Креста», никому не сказав об этом ни слова. Она не смогла бы объяснить, как и почему это произошло, но ноги сами понесли её туда.
В тот же вечер Римма, наскоро простившись с Софьей Михайловной, Катей и Варварой, отправилась на вокзал в сопровождении матери. С дядей она проститься не успела – он так и не вернулся из казармы.
Железнодорожная станция напоминала растревоженный улей: привокзальная площадь и все перроны были запружены запасными. Поезда на Варшаву брали штурмом сотни мужчин, кто в военной, кто в гражданской одежде, все с вещевыми мешками. Возле здания вокзала Римма столкнулась нос к носу с Меркуловым, одетым в форму защитного цвета. Его солдатская фуражка была залихватски надвинута на левое ухо. Римма так и ахнула:
– Меркулов, голубчик, ты ли это? Тебя не узнать! На фронт едешь?
– Так точно, Римма Михайловна, для меня начинается теперь новая жизнь. Видите: мою новенькую шинель скатали и надели мне через голову на плечо. Затем приладили подсумок с шестьюдесятью патронами и дали в руки винтовку. И вот я уже не мастер чугунолитейного завода, а рядовой пехоты. Сам не могу поверить.
– Ну, храни тебя Бог, братец! Возвращайся живым. Даст Бог, свидимся!
Бурлящая солдатская толпа подхватила Меркулова и понесла к поезду. Он пытался перекричать её, но до Риммы доносились только отдельные слова:
– Римма Михайловна, не поминайте меня лихом! Я буду вас помнить всегда! Вы ангел…
– Кто это был? – спросила Елена Николаевна.
– Это был … один хороший человек, – отозвалась Римма.
Поезд от Винницы до Ставрополя Кавказского шёл целых трое суток вместо положенных двенадцати часов. Подолгу стоял на узловых станциях, пропускал вперёд эшелоны, идущие на передовую. Не раз мимо их поезда проплывали вагоны с солдатами. Возбуждённо–радостные, молодые и здоровые крестьяне, одетые в гимнастёрки, рассказывали друг другу что-то ободряющее и посмеивались. От их вагонов доносились едкий табачный дух, раскатистый смех и непристойные частушки.
В это же время в другом уголке России, в деревне Гоголино Вышневолоцкого уезда Тверской губернии, как и по всей стране, на войну провожали запасных.