– У меня заболел тифом старший телефонист, – сказал «Николай Угодник», когда Степан вошёл и представился. – Я одолжил вас у вашего ротного командира, на время. Будете принимать и отправлять телефонограммы.
Так Степан попал в штаб батальона. Он был скор и исполнителен, чем сразу понравился полковнику. Кроме того, Степан хорошо разбирался в технике и легко мог наладить связь в походных условиях. Ему помогал долговязый солдат-телефонист Савелий, таскавший с собой деревянный сундучок с аппаратом, громоздкую трубку и катушку провода. Для разговора по телефону не требовалось большого искусства: нужно было только нажимать одну кнопку для вызова телефониста на другом конце провода и вторую кнопку – во время разговора. Это не было утомительно, и оставалось много свободного времени.
С денщиками и ординарцами Степан быстро нашёл общий язык. Он охотно делился с ними табаком и всеми новостями, которые узнавал по телефону из штаба полка, и этим заслужил их доверие. Служба при штабе была сытной, необременительной и относительно безопасной. Денщики штабных офицеров не пользовались уважением в армии, их называли шаромыжниками и дармоедами. Сами денщики не оставались в долгу и в ответ называли простых солдат серыми скотинушками и пушечным мясом – выражениями, подслушанными в офицерском обществе. По отношению к простым солдатам они держали себя надменно, как отдельное сословие. Денщики всегда были сыты, отлично обуты и одеты. Сказочным образом в их руках оказывались консервы из обоза, которых ещё никто не получал, офицерские деньги, спиртное, трофейные сигареты и мелкие ценные вещи, которые когда-то принадлежали владельцам брошенных усадеб.
– К денщику всякая вещь прилипает, – с усмешкой говорили они, когда их спрашивали о происхождении золотого перстня на пальце.
Степан был дружелюбен со всеми, однако близко сошёлся только с одним из штабных офицеров. Это был молодой поручик Михайлов с крупными, даже грубоватыми чертами лица. Днём он казался обычным офицером, но вечером преображался: он доставал перед сном свою семиструнную гитару, которую везде возил с собой, настраивал её, и гитара вдруг начинала звенеть звуками нежными, искренними, напоминая то дуновение ветра, то шорох листвы, то пение соловья. В это время даже самые толстокожие обитатели штаба бросали свои занятия и прислушивались к звукам струн. Кроме того, он носил в портмоне фотографию миловидной девушки, на которой хотел жениться. Налюбовавшись вдоволь, он украдкой целовал карточку и возвращал на место. Степан это понимал: и он тоже всегда носил при себе заветный портрет. Они нередко беседовали в такие часы о родном доме, о женщинах, о любви.
– День нашей свадьбы, – рассказывал ему Степан, – был днём блаженства и радости. Я знал мою любимую девицу почти с детства. И вот после восьмилетней горячей и чистой любви к ней этот день положил конец нашему страданию.
Михайлов обычно внимательно слушал такие речи, чуть кивая головой, то ли в знак одобрения, то ли в такт своим мыслям.
– Счастливец ты. А вот у меня ещё не настал такой день, – говорил он, задумчиво сворачивая папироску. – Её батюшка по-прежнему не хочет отдавать за меня. Говорит, есть женихи побогаче.
– Не горюй, – утешал Степан. – Вот вернёшься героем, её батюшка не устоит.
Все разговоры в штабе сводились к одному: когда мы разобьём немцев и разойдёмся по домам? Оптимисты во главе с полковником Домбровским считали, что война закончится на Успение[14] или, в крайнем случае, к Семёнову дню[15]. Пессимисты, к числу которых относился поручик Михайлов, говорили, что война закончится не раньше Покрова[16]. Степан тоже полагал, что такой основательный и аккуратный народ, как немцы, сдастся не ранее чем через два месяца после начала кампании. «Они ещё воображают себе победу», – повторял Степан.
Поручик Михайлов с ним не спорил. Денщики, жарившие гусей, тоже не спорили, так как им было всё равно. Возможно, кто-то из них даже желал, чтобы война затянулась, так как это сулило им более сытую и ленивую жизнь, чем в родных деревнях, возвращаться в которые они не торопились.
Неожиданно судьба преподнесла Степану сюрприз, которого он совсем не хотел.
Расположившись на ночлег в одном из городков, как всегда покинутых населением, батальон уже собирался ужинать, когда в штаб прискакал вестовой с сообщением: сюда едет командующий армией. Офицеры забегали, трубачи затрубили, солдаты разобрали винтовки и помчались в строй. Батальон за две минуты построился поротно, встряхнулся и замер в ожидании. На площадь въехал открытый автомобиль с командующим, за ним ещё два со свитой. Раздалась команда: «Смирно! Слушай на караул!». Командующему открыли дверцу, он не спеша сошёл на землю, расправил широкие плечи и осмотрелся. Полковник Домбровский, подобрав брюшко, уже чеканил шаг навстречу ему с поднятой шашкой для отдачи рапорта.