«У барыни платье длинно,
Из-под платья срамно место видно…»
Толпа угорала от смеха. Громче всех смеялся усатый мужчина, с виду чиновник или банковский служащий, в цилиндре, костюмчике и белоснежной сорочке.
Запевала запел, обращаясь к чиновнику:
«Франт – рубаха, белый цвет,
А порткам, знать, смены нет!»
Публика заржала ещё громче, людей прибывало с каждой минутой. Артель утомилась, но пузатый хозяин карусели, стоявший рядом, потребовал:
– Старайся, робя, наддай ещё!
Запевала встряхнулся и выдал:
«На дворе собака брешет, а хозяин пузо чешет».
Толпа захохотала, а виновник веселья начал затравленно оглядываться.
– Айда, робя, обедать, – крикнул запевала своим товарищам.
Меркулов тоже засобирался есть, но тут ему наперерез из трактира выскочил мальчонка. За ним топал грузный бородатый мужик, с неприятным мясистым лицом.
– Убью! Стой, паскуда! – кричал он. В руке у него была кочерга, которой он размахивал над головой, как копьём, а потом запустил в мальчугана. Кочерга не задела его, но мальчишка споткнулся и растянулся прямо у ног Риммы. Она присела на корточки и подняла его на ноги как раз в тот момент, когда к нему подбежал бородатый мужик. Мальчонка был лет шести от роду; он имел вид заплаканный, но с некоторой хитрецой. Мужик уже направил толстую волосатую руку к голове ребёнка с таким видом, будто хотел оторвать её, но девушка инстинктивно закрыла собой беглеца:
– Что вам нужно от него? Оставьте, не видите, ребёнок плачет?
Ребёнок действительно, как по команде, громко завыл. На этот вой сбежалась публика со всех торговых рядов. Их обступили и с любопытством ждали, что будет дальше. Но грузный мужик не обращал внимания ни на кого. Он отпихнул девушку, снял с себя ремень, от чего широкие порты его съехали вниз, и правой рукой стал с силой хлестать мальчонку по спине, по голове и куда придётся, приговаривая: «Не воруй крендель, шаромыжник, не воруй!» Публика одобрительно кивала и посмеивалась.
– Не буду, Фёдор Евстратыч, не буду! – вопил мальчишка.
– Отойди от него! – неожиданно грубо вскрикнула девушка и толкнула обеими руками мужика в грудь.
Трактирщик опешил и отступил на шаг. Но спустя мгновение глаза его по–бычьи налились кровью, и он, не помня себя, дико заорал и замахнулся ремнём на девушку. Тут Меркулов разом забыл о губернаторском запрете и кинулся на трактирщика, как ястреб на зайца. И осталось бы от хозяина кваса и похлёбки мокрое место, если бы знаменитого кулачного бойца не узнали – сразу много цепких рук обхватило его со всех сторон. Он всё же вырвался и ударил трактирщика в лицо; тот повалился и затих. Кто-то из друзей трактирщика отвесил Меркулову крепкий удар в живот, но тут же пожалел об этом, потому что получил сдачу втрое сильнее. Откуда-то выскочил другой мужик, такой же здоровенный, как Меркулов, в одной рубахе без пояса, в тиковых штанах, босой, с оглоблей в руках. Он размахивал этой оглоблей, как Илья Муромец мечом, вышибал стёкла в окнах трактира и кричал: «Передушу, черти! Всех передушу!»
Меркулов зловеще крикнул:
– Погоди, кожаное рыло, я тебе покажу! – и бросился на Илью Муромца. Через считанные минуты погром трактира был с грандиозным успехом завершён.
– Ну вот, ваше благородие, а дальше вам всё известно, – закончил Меркулов. – Засвистели городовые и забрали всех под гребёнку. Извольте сами убедиться: барышня ни при чём.
Приставу стало ясно, что девица попала в околоток случайно. Однако начальственное самолюбие не позволяло отпустить её просто так, не прочитав нотации на дорожку.
– Сударыня, так вы мне скажете, наконец, где вы живёте, или нет?
К его удивлению, Римма подняла на него свои упрямые глаза и ответила:
– Скажу вам только ради Меркулова. Его благодарите. Так вот, я нигде не живу…
– То есть как?
– Я только что с поезда. Сразу с вокзала заехала на ярмарку купить гостинцы.
– Но где ваш дом?