– Господин унтер-офицер, примите пленных, а я побегу назад, там ещё немцы есть.
Степан согласился.
–И винтовки их сохраните, господин унтер-офицер, чтоб никто не растащил, – просительным голосом добавил гусар.
Он смотрел на оружие своих пленных как на свою собственность. Вскоре к Степану привели ещё пленных, потом ещё и ещё. Всего в этой усадьбе было пленено шестьдесят семь германских солдат, а напавших на них гусар было не больше двадцати.
На следующий день Степану довелось стать свидетелем зрелища страшного и величественного. Начиналось то, что впоследствии было названо историками Гумбинненским[20] сражением. 1-я русская армия энергично наступала на фронте шириной в пятьдесят вёрст. Шли ожесточённые бои сразу на всей линии фронта. В местечке Бракупенен русская пехота переправлялась через реку по понтонам, в другом месте реки то же самое делали немцы. Всё перемешалось в дыму и гари. Нельзя было понять, кто где находится и куда выдвигается. Две русские роты оказались в окружении на чужом берегу. Они штыками пробились к воде и соединились со своим полком. Немцы втащили под купол городского собора пулемёты и из них косили очередями наступающие русские цепи. Несколько наших разведчиков по крышам и сквозь окна домов подобрались к собору, ворвались в него, сбросили вниз пулемёты и продержались до подхода своих. В центре городка кипел непрерывный штыковой бой. Германская артиллерия осыпала снарядам без разбора и своих, и чужих.
Всего в двух кварталах от собора немецкой роте удалось отбить два наших пулемёта. Здоровенный, розовощёкий немец вытер платком пот со лба и покатил один из пулемётов к себе, небрежно поплёвывая на трупы, валявшиеся на мостовой. Его товарищи шли рядом с ним, радостно возбуждённые. Но далеко уйти им не удалось. Один наш унтер-офицер пулемётчик схватил две ручные бомбы и бросился им наперерез. Он подбежал к ним на десять шагов и заорал:
– Везите мой пулемёт обратно, шаромыжники, или вам крышка!
Немцы не поняли, что им говорят, но почуяли угрозу и сразу вскинули к плечу винтовки. Тогда наш пулемётчик бросил бомбу, которая убила троих немцев, включая розовощёкого, и легко ранила его самого. С окровавленным лицом он подскочил к врагам вплотную и, потрясая оставшейся бомбой, повторил свой приказ. На этот раз его поняли и подчинились. Немцы с унылыми лицами покатили пулемёт обратно в нашу сторону. А он шёл за ними следом, выкрикивая бессвязные ругательства и колотя немцев бомбой по спинам. Он вёл их прямо к своим. Как в бреду, ни глядя ни на кого, он бормотал:
– Вижу, пулемёт тащут. Ну, думаю, сам пропаду, а пулемёт верну. Одну бомбу бросил, другая вот. Пригодится. Жалко же пулемёт.
Солдат, видимо, до войны был очень бережливым крестьянином. И он опять принялся кричать на смертельно бледных немцев:
– Ну-ну, иди, не задерживай!
В это самое время под Маллвеном, где тоже шёл бой, русский солдат-вольноопределяющийся саженного роста и богатырской силы увидел, что немцев ведёт хилый и тщедушный офицер со знаменем в руках. Наш солдат подбежал к германскому знаменосцу, отобрал у него правой рукой знамя, левой втащил к себе на спину его самого и побежал с этой ношей к своим. Вдогонку ему неслись пули, одна угодила в ногу, но солдат сумел добежать и передать офицерам свой груз в целости и сохранности. У храбреца были совершенно несвойственные для русских солдат бакенбарды и золотые очки на носу.
Сражение закончилось тем, что немцы отступили, понеся большие потери. Они не были полностью разгромлены и могли не отступать, но командующий германской армией фон Притвиц не отличался твёрдостью духа и запаниковал. Командующий русской армией фон Ренненкампф не стал преследовать отступающих, поскольку в его войсках потери были ещё больше.
Хан Нахичеванский нашёлся только на другой день после окончания Гумбинненского сражения. Как выяснилось, не один только Степан, но и многие вестовые сбились с ног в его поисках. Однако все искали его не там: он сидел на раскладном стульчике в тылу, за тридцать вёрст от линии фронта, и играл в нарды с начальником штаба. Хан самовольно решил дать дневку своим кавалеристам и не участвовал в сражении, в котором был очень нужен, мотивируя это тем, что его войска были сильно «потрёпаны» накануне. Неприятность эта случилась по его же собственной вине: вместо того, чтобы скакать галопом по немецким тылам и рвать коммуникации, как было ему приказано в телеграмме Ренненкампфа, его превосходительство Хан Нахичеванский ввязался в бой с второразрядной ландверной бригадой, которая случайно зашла ему во фланг. Причём из всех возможных способов ввязаться в бой он выбрал самый нелепый: спешил четыре гвардейские кавалерийские дивизии и пустил кавалергардов – цвет петербургской аристократии – пешим строем под немецкие пулемёты. Потеряв в этой бойне половину своих офицеров (солдат он и не считал) и ничего не добившись, он отступил и теперь считал себя полководцем, заслужившим отдых. Пораненная рука казалась ему весомым доказательством его геройства.