Елена Николаевна была по своей природе весьма деятельной дамой, в молодости она очень хотела стать доктором, как Надежда Суслова[22], ездила в столицу на медицинские курсы, прослушала там курс лекций самого Боткина[23] и, вернувшись в Ставрополь, стала принимать больных на дому. Едва ли у неё был врачебный талант, потому что однажды она прописала купание в проруби больному ревматизмом, а в другой раз спутала чахотку с лихорадкой и назначила пациенту хинин, от которого он чуть не умер. После этого под давлением общественности врачебную практику ей пришлось оставить, и она переключилась на воспитание мужа и Риммы. Сделать из Риммы врача стало её навязчивой целью.
Римма нежно любила отца. Мать она тоже любила, но немного побаивалась. Дочь знала, что она вольна в своих поступках лишь до тех пор, пока они соответствуют намерениям матери.
Родители направляли все свои душевные силы на свою дочь. Они отдали её в лучшую в городе Ольгинскую женскую гимназию, в надежде направить её потом в Петербург. Но всякий раз, когда мать заводила с Риммой разговор об образовании в столице, та меняла тему и начинала говорить о крестьянских детях, которых нужно учить грамоте, и о долге всех образованных людей перед крестьянами, этими терпеливыми тружениками, которые кормят и одевают всю Россию. Михаил Павлович, с одной стороны, был рад тому, что его золотое сердце перешло по наследству к дочери, но с другой – волновался, что она может не получить от жизни всех тех благ, которые полагаются девушкам её сословия. Ему тоже хотелось, чтобы Римма училась в Санкт-Петербурге, но сама Римма больше всего хотела построить школу для крестьянских детей и совершенно не собиралась уезжать далеко от дома.
Ей нравился её город, родная Большая Тифлисская улица, Крепостная гора с прекрасным златоглавым собором на вершине. Она любила смотреть с горы на долину реки Ташлы и густые реликтовые леса вдалеке. Сам родительский дом она обожала. Больше всего на свете она любила книги, которых в доме было великое множество. Книги стали её самыми верными друзьями. Она знала наизусть много стихов Пушкина и Лермонтова, особенно любила «Белеет парус одинокий». А когда Римма впервые прочитала «Чудесного доктора» Куприна, то больше не расставалась с этой маленькой, помятой и засаленной от частого чтения книжкой, и даже брала её с собой к дяде в Винницу.
Она любила старинные часы с огромным маятником и астрономическим календарём на циферблате. Часы издавали глухой звук «бом–бом» каждый час, задавая неторопливый, степенный ритм домашней жизни. Она нежно любила своего старого плюшевого медведя с красным бантом на шее, которого дядя Николай когда–то привёз ей из Варшавы. Она любила плетёные кресла и массивный круглый стол, за которым вся семья ровно в семь вечера собиралась пить чай со смородиной. Она обожала запах маминых духов и с удовольствием трогала в шкафах платья Елены Николаевны, когда той не было дома. Она любила ходить по комнатам и смотреть на стены, когда заходящее солнце освещало тёплыми, красными лучиками книги в книжных шкафах, когда оно отражалось золотыми бликами на иконах. А когда последние лучи обрывались, Римма любила выходить из дома и смотреть на горизонт, залитый малиновым светом, и на вечернее небо, на котором зажигались первые искорки. Проводы солнца и встреча первых вечерних звёздочек были её любимым детским занятием.
Но теперь звёзд было не видно: небо над Ставрополем Кавказским, как и над всей Россией, заволокла страшная грузовая туча.
«Мобилизация, мобилизация, мобилизация…» – неслось над городом. Это длинное, страшное слово вошло в обиход, и женщины произносили его с затаённым страхом, как в средневековье произносили «чума» или «холера». Римме почему-то казалось, что этим словом называется гигантская хищная птица, которая по ночам похищает мужчин из их жилищ. Cемьи Иванцовых это страшное слово не коснулось – отцу было слишком много лет, но почему-то Римму это не утешало. Беспокойно оглядываясь по сторонам, она думала об одном – как ей сделаться полезной в этой суматохе? Она встретилась с подругами по гимназии и окончательно решила для себя: теперь и речи не может быть о Женском медицинском институте в столице. Да и правильно, подумалось Римме, значит, само провидение указало ей путь в учительницы.