– Нет ничего проще. Миронов, голубчик, подсади барышню к себе и доставь, куда ей надо. Кстати, мы – белгородские уланы. Моя фамилия Громилёв. Мы будем здесь неподалёку. Зовите нас на помощь, если понадобимся!
– Спасибо, Громилёв, – побелевшими губами проговорила Римма.
– Не стоит, барышня! – отвечал Громилёв. – Мы ещё увидимся!
Улан по фамилии Миронов сильными руками посадил её на круп лошади и повёз оврагом прямо к линии окопов. Началась ружейная и пулемётная перестрелка. Римма не видела, кто и откуда стреляет, овраг укрывал их. Но вот он закончился, лошадь вынесла их на открытую местность, и перед Риммиными глазами открылась картина страшная и поражающая воображение. Поле от края до края было заполнено казаками, которые тёмной лавой, с шашками наголо, с гиканьем и свистом мчались куда–то вбок, в заросшую кустарником лощину. Там, куда они летели, вспыхивали частые огоньки выстрелов. Некоторые лошади спотыкались и ломали себе шеи, всадники вылетали из сёдел и тут же пропадали из виду из-за скачущих следом, так как всё новые казачьи сотни вступали в бой одна за другой. Так сильные морские волны во время прибоя поочерёдно налетают на прибрежные скалы.
Римма была совершенно ошарашена и оглушена кавалерийской атакой, треском пулемётов, грохотом орудий и топотом копыт.
Меж тем лошадь несла Миронова и Римму через кустарники вниз, в глубокую балку в русле давно пересохшей реки. В балке горели костры. Они освещали бока очень больших и широких, двухскатных палаток. Подъехав поближе, Римма разглядела вокруг палаток множество неподвижно лежащих и сидящих фигур. Они гудели, как пчелиный рой. Многие молились, бредили или стонали – это было трудно разобрать по нечленораздельным звукам; другие же, кто был ранен нетяжело, не теряли времени и перевязывали себя тряпицами или кусками рубах. Раненых было так много, что лошади было трудно пройти между ними. Миронов спрыгнул с седла и опустил на землю свою спутницу.
– Сударыня, вот тут и есть наш перевязочный пункт.
Римма испуганно и растерянно озиралась по сторонам. В первый миг ей показалось, что все вокруг смотрят только на неё. Она даже непроизвольно обеими руками поправила волосы и косынку на голове, и только после этого поняла, что всем этим покалеченным, искромсанным железом людям нет до неё решительно никакого дела: они в бессилии лежали, погружённые каждый в свою мучительную боль, и ждали своей очереди. Пошатываясь от страха и волнения, она дошла до ближайшей палатки. Это было сделать нелегко – ей приходилось на каждом шагу переступать через брошенную на землю винтовку, ранец или чьё-то окровавленное тело. Войдя в палатку, она сразу заметила сестру милосердия в белом халате с кружкой в руке. Она поила раненого. Римма спросила, где она может найти доктора Долгова.
Сестра указала ей пальцем в противоположный угол палатки:
– Его благородие оперируют.
Римма присмотрелась и увидела, что там, куда показала сестра, на сдвинутых в один ряд столах, накрытых клеёнками, лежали раненые в одном исподнем. Их было не меньше дюжины. Они лежали параллельно, на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Это была очередь к доктору, который оперировал за отдельным столом. Ему переносили туда раненых два здоровенных санитара. Доктор был маленького роста, с голыми, острыми локтями, торчавшими из-под закатанных рукавов белого халата. Вокруг него суетились две сестры милосердия. Хирург что-то вполголоса говорил им, но слова разобрать было трудно из-за шипения примуса, кипятившего воду. Доктор стоял спиной к Римме, и ей было видно только, как мелькают его локти. Римма впилась ногтями в ладони, набрала побольше воздуха в лёгкие – и шагнула к операционному столу.
– Наденька, вытрите мне лоб, – уставшим старческим голосом попросил доктор. – Благодарствую. Начинаем зашивать.
Он сделал рукой небрежное движение, и в тазике под столом звякнуло что-то металлическое: возможно, извлечённый осколок или пуля.
Римма осторожно, через плечо хирурга взглянула на его работу. Но стоило ей увидеть мясо, как кровь отлила от её лица, ноги сделались ватными, и она села там, где стояла – прямо на пол, устланный соломой. Она не знала, сколько просидела на полу. Ей показалось, что всего секунду, но может быть, прошло больше времени, потому что когда она с усилием задрала голову, то увидела над собой близорукое, старческое лицо доктора с добрым, почти отеческим выражением участия и с другой стороны – недовольное лицо сестры милосердия.