Римма нажала на кнопку звонка. Городовой стоял рядом с ней навытяжку и ждал. И вот массивная дубовая дверь заскрипела и отворилась. Старый слуга Кузьма сразу узнал Римму, очень обрадовался и отправился доложить хозяйке. Спустя минуту из тёмного чрева дома выплыла Софья Михайловна, жена Николая Николаевича. Это была грузная, румяная дама с очень пышными формами, примерно пятидесяти лет, с белокурыми, не очень опрятными кудрями, простая и весёлая. При виде Риммы она расплылась в улыбке и заключила племянницу в крепкие объятия.
Городовой, убедившись в том, что девушка – действительно племянница господина полковника, откозырял и уехал. Римма очутилась в маленьком мирке своего детства, от которого давно отвыкла. Ничто не изменилось в доме за три года: всё то же чучело медведя на задних лапах с подносом для визиток, те же персидские ковры, те же бордовые портьеры с золотой бахромой, те же стулья с изогнутыми мягкими спинками, тот же запах лампадного масла.
– Однако, Риммочка, ты проказница: свалилась как снег на голову, да ещё в сопровождении полиции. Ну да ладно, я тебе очень рада! Проходи, сейчас поставим самовар. Скоро и дядя Ника придёт со службы.
Дядя Ника действительно пришёл очень скоро, и тут Римма поверглась совсем удушающим объятиям. Дядя был пожилой, но ещё бодрый офицер, высокий, несколько пузатый, с курчавыми седыми волосами, уже довольно редкими, и громким командным голосом. Как только поставили самовар и сели за стол, он сразу бросился вспоминать свои юные годы, как он воевал с турками в 1877 году и как получил первую медаль.
– Что ты всё о себе, да о себе, – упрекнула мужа Софья Михайловна. – Твоё дело стариковское, посмотри на себя в зеркало – твоя голова уж мукой посыпана….
– Не мукой, а серебром, – запальчиво возразил Николай Николаевич.
– Нет, у нас всё в прошлом, – тётушка безнадёжно махнула рукой. – Расскажи-ка ты, Риммочка, лучше про свои планы. Скоро ли мы будем гулять на твоей свадьбе? Очень мне хочется дожить до этого счастливого дня.
– Тётушка, это дело не первой срочности. – Римма нервно поправила воротничок платья, как будто он стягивал ей шею.
– Как это не первой? Вот глупости. Послушай меня: ты – красавица, умница, из хорошей семьи. Так за чем же дело стало? Или женихи у вас на Кавказе перевелись? Или невесты стали привередливы?
– Я не собираюсь замуж, тётушка. Я решила целиком отдать себя просвещению – учу грамоте ребятишек в селе Петровском, в земской школе. Это хорошее дело, так ведь?
– Конечно, учить ребятишек – это благородное и полезное дело, – подтвердил дядя.
– Но вот только у нас стряслась беда: недавно наша школа сгорела. Теперь нам нужна новая. Я так много размышляла об этом, что вижу её как наяву: в ней большая классная комната, библиотека, комнаты для ночлега школьников, живущих далеко, столярная мастерская. И квартира учительницы, конечно…
– Сколько будет стоить эта затея? – уточнил практичный дядя.
– Подрядчики говорят, семнадцать тысяч рублей. А у меня пока есть только три с половиной. Я обошла всех своих знакомых в Ставрополе, больше не удалось собрать.
– Тогда ищи попечителя, – авторитетно заявил Николай Николаевич.
– Это я и делаю. Но пока никого не нашла.
– А что говорит Леночка? – спросила Софья Михайловна.
– Мама не одобряет моих планов и вообще … она не знает, что я здесь.
– Как не знает? – не поняла Софья Михайловна.
– Она думает, что я в Петербурге. Она послала меня учиться в Женский медицинский институт, а я приехала тайком сюда, к вам. Хочу добрать нужную сумму. Говорят, с миру по нитке, голому рубаха…
– Но зачем обманывать мать? – поразился дядя.
– Не хочу в Петербург, хочу быть земской учительницей. Мамочка против, а я не смогла её переубедить.
– Выходит, ложь во спасение? – спросила Софья Михайловна мужа.
– Ну, пусть будет так. Можешь на меня положиться, ничего не скажу твоей матери. Мне нравится, что ты задумала. Учи детишек истории, рассказывай больше про наших государей, про героев Отечественной войны, – наставлял Николай Николаевич. – Главное научить детей чтить своё Отечество, святую православную церковь и государя императора. А то много сейчас нехристей развелось, которые в Бога не веруют и при детях царя ругают…