В первые секунды боя Данишевскому обожгло голову, как кипятком. Он не понял, что падает с седла, но заметил стремительно приближающуюся, крутящуюся белую землю. Последнее, что он увидел у самых глаз, – это были ярко-красные ягоды брусники на белом снегу. Они почему-то становились всё больше, растекались, окрашивали снег в густой красный цвет. Когда они окрасили его целиком, тяжёлая бардовая мгла опустилась на стариковские глаза. Он перестал дышать.
Эскадрон быстро подавил пулемётный огонь и рассеял неприятеля, потеряв убитыми помимо генерала четырёх офицеров и полтора десятка нижних чинов. Провожатого Миколу в суматохе упустили, и больше его никто не видел. Боевую задачу кавалеристы несмотря ни на что выполнили и действительно произвели большую панику в Венгерской долине. Противник бросил против них гонведскую дивизию, которая так и не смогла их догнать – донские кони при всей своей худобе оказались быстрее и выносливее лощёных венгерских лошадок.
Настоящую причину предательства козьего пастуха Миколы следовало, однако, искать не в самом Миколе, и не в его жене, и даже не в старосте, который его запугал, а в городе Львове, во Дворце наместника. Генерал Брусилов к тому времени давно уже очистил его, а на его место въехала гражданская администрация в лице генерал–губернатора Галиции графа Бобринского[41]. Генерал-губернатор, несмотря на свой военный мундир, был штатским, членом Государственной Думы. Он никогда раньше не бывал в Галиции, почти ничего о ней не знал, да и вообще не имел склонности к практическим занятиям, предпочитая ругательски ругать порядки и писать пространные статьи в либеральные газеты. Заняв неожиданно для всех, и особенно для самого себя, этот высокий пост, добрый и честный Бобринский превратился в надменного чиновника. Он решительно приступил к реформам, о которых давно грезил в курительных комнатах Государственной Думы.
– Я признаю только три религии в восточной Европе, – авторитетно рассуждал он, выпуская изо рта очередное колечко дыма и следя за ним глазами. – А именно православную, католическую и еврейскую. Что, униаты? Да это предатели православия. Это ренегаты и отступники. Мы должны силой вернуть их на правильный путь.
Шатенка с голубыми глазами, похожая на польку или австриячку, обняла его сзади за плечи. Похоже, она разделяла его мысли о ренегатах или, по крайней мере, делала вид. Варвара познакомилась с графом Бобринским в Государственной Думе, куда приехала для организации санитарной помощи армии, и больше с ним уже не расставалась.
– Арестом униатского митрополита Шептицкого мы не ограничимся. – продолжал граф. – Наши следующие шаги – это высылка всех униатских монахов, конфискация собственности униатского духовенства, уничтожение гуцульских молитвенников, замена униатских священников русскими, перевозка гуцульских детей в Харьков и Киев с целью обращения их в православие, а также закрытие гуцульских газет, школ и университета, увольнение всех местных чиновников и замена их русскими. Вот увидите – не пройдёт и двух лет, как вы не узнаете Галиции. Я буду учреждать здесь русский язык, закон и строй.
– Дорогой, я хочу вечером в оперу, – Варвара требовательными голубыми глазами взглянула на графа. – Я видела афишу, сегодня дают Онегина. Угадайте, кто поёт арию Ленского? Сам Собинов!
Граф немедленно исполнил культурное желание Варвары. Да и как было не исполнить, когда оно высказывалось с таким искренним убеждением, что все её желания должны немедленно исполняться!
В театре Варвара сразу привлекла внимание мужчин и особенно дам огромного размера шляпой из белого газа, с чёрным бантом. Дамы смотрели на неё с нескрываемой завистью. После оперы любители вокального искусства посетили роскошный ресторан, лучший в городе. Компанию генерал-губернатору составили люди из его ближнего круга: генерал Янов[42] с супругой, одетой в костюм сестры милосердия с красным крестом, полковник Иванов со своей женой, облачённой в точно такой же наряд, и ещё несколько генералов и офицеров с соблазнительно одетыми молодыми женщинами, с которыми они явно не были связаны семейными узами. За столом зачитывалась последняя секретная телеграмма Главнокомандующего: «В видах предупреждения желудочных заболеваний Главнокомандующий разрешил отпуск бутылки красного вина на каждого нижнего чина армии для прибавления к чаю или тёплой отварной воде…»