– Zum Andenken[49], – говорили они.
Стащив с него шинель, они оторвали погоны и с кителя. После этого они ловко сдёрнули с офицера ремни, залезли в его карманы, осмотрели бумажник, кошелёк. Немного мелочи, обнаруженной в кошельке, они не тронули. Затем незаметно, как опытные воры, они вытащили из бокового кармана серебряный портсигар с золотой монограммой – он вызвал интерес и пошёл по рукам, после чего исчез в кармане у одного из немцев. Туда же отправился и шёлковый носовой платок.
После этого конвоиры и солдаты в комнате обменялись несколькими отрывистыми словами. Знаками Степану и его товарищам велели поднять руки, после чего их тщательно обыскали. Вещевой мешок, висевший на спине Митюхи, был вывернут наизнанку. Бельё, махорка, выданные накануне консервы – всё быстро исчезало в бездонных немецких карманах. Якову велели снять сапоги, довольно хорошие, а взамен кинули такие башмаки, что он еле-еле смог натянуть их на ноги. Единственная ценность, которая оказалась при себе у Степана, фотокарточка жены, не привлекла внимания – её покрутили в руках и вернули ему назад. После этой унизительной процедуры всех троих вывели на улицу. Мимо штаба проезжала тяжёлая батарея конной артиллерии. От неё отделился здоровенный рыжий немец-солдат на могучей лошади и повернул в их сторону. Упитанный, тупой, с веснушчатым самодовольным лицом, он упрямо смотрел, не моргая, в глаза Степану и ехал прямо на него. Тот отскочил в последний момент, и на пути всадника оказался Яков. Немец натянул поводья и, качнув ногой, нанёс Якову сильнейший удар носком сапога прямо в сердце. Бедный Яков побледнел и покачнулся, но устоял.
Раздалась отрывистая, похожая на собачий лай, команда конвоиров. Пленных построили в колонну и погнали по улице. Они шли быстро и молча. У какого-то дома их остановили, и из приоткрытых ворот вывели под конвоем ещё дюжину русских солдат. Они шумно обрадовались при виде Степана, Якова и Митюхи:
– Здорово живёте, земляки! Когда попались? Небось, вас сонными взяли?
– Точно, сонными, – проворчал Степан. – С бабы стащили…
– Как кормят немцы? – осведомился деловитый Митюха.
– Никак не кормят, – отозвался один из «земляков».
Плен подействовал на Степана угнетающе: он чувствовал себя подавленным и растерянным, как дитя, потерявшее в толпе мать. Кто-то, наоборот, в плену стал возбуждён и весел. Но никто не знал, чего им следует ждать. Только сосед Степана, немолодой солдат с морщинками вокруг глаз, смотрел так спокойно, будто давно уже предвидел всё, что сейчас с ними происходило.
– Что носы повесили, братцы? Не пужайтесь, житьё в плену хоть и обидное, да всё лучше смерти, – убеждал он.
– Как тут не пужаться – одна голова на плечах, да и та на ниточке, – отвечали ему. Впрочем, особого страха ни у кого не было: солдаты понимали, что война для них кончилась.
– Германия – страна культурная, немцы любят закон да порядок, – заявил кто-то поучительным тоном.
Все без исключения люди были голодны, и когда они проходили мимо крестьянских домов, то некоторые по старой привычке стали заворачивать в них. Немцы завизжали:
– Zurück!![50]
Но пленные не обратили на их крики ни малейшего внимания. Тогда конвоиры пустили в ход приклады и вышибли зубы у нескольких нарушителей строя.
Это очень удивило наших солдат. Для них выйти во время движения колонны из рядов, заглянуть в избу, натрясти яблок было само собой разумеющимся.
– Вот тебе и культурная Германия! – ворчал кто-то из ушибленных прикладом.
Колонну, беспрестанно пополняемую и достигшую уже двухсот-трёхсот человек, гнали без остановки вперёд. Среди пленных попадались раненые. Обессилев от быстрой ходьбы, они шатались и, бывало, падали на дороге. Степан, шедший в хвосте колонны, замечал, что время от времени один из задних конвойных отставал; затем гремел выстрел, и конвойный возвращался на своё место, не глядя никому в глаза.
Наконец, далеко за полночь, они прибыли в какой-то городок. Их остановили на площади у собора, где уже было много пленных. Посреди стальным светом горел высокий, яркий фонарь. Все улицы были перекрыты караулами, а ворота домов заперты. Пленным оставалось ночевать прямо на булыжниках, под открытым небом. По рядам пробежал слух, что будут кормить. Многие встрепенулись и стали ждать кухню. Действительно, сначала чуткие носы уловили берёзовый дымок, а за ним подъехала и сама полевая кухня, но кормить она стала не пленных, а их конвоиров. Потом через пленного русского офицера был передан приказ раненым собраться у входа в собор. Раненые сначала обрадовались, но в последнюю минуту некоторые передумали и остались.