– Видал я, каким лекарством они нас пользуют: один выстрел – и всё… – говорил срывающимся голосом молодой солдатик с забинтованной головой.
– Да и я подожду, авось оно само заживёт, как на собаке, – отозвался солдат, который сам делал себе перевязку бедра. – Слава Богу, кость не задета…
– Харчей бы найти, хоть кусочек хлеба, – жаловался кто-то в темноте.
– Иди попроси у них, они дадут, – отозвался чей-то презрительный голос.
– Дать-то дадут, – согласился голодный, – но скорее прикладом по башке!
– Пулемётчик - мой товарищ в избу хотел забежать – хлебушка попросить, а германец как зачал на него гавкать по-своему. Ему бы назад в строй встать, а он пальцем себе в рот тычет: «Голодный, мол». Тут германец как врежет ему штыком, так тот сквозь шею прошёл, кровища хлынула. Упал товарищ мой, так и остался лежать, а нас погнали дальше… – рассказывал кто-то.
Сидевший рядом капитан рассказывал всем по десятому разу, как у него помимо пуговиц и погон отняли новенькую папаху. При воспоминании о папахе капитан всякий раз горестно вздыхал. Но ограбивший его немец оказался человеком совестливым: он не захотел оставить бывшего владельца головного убора без ничего и нахлобучил ему на голову фуражку, сорванную с головы ближайшего русского солдата. Капитан в который раз примеривал громадную, как колесо, фуражку. Она скрывала его глаза и налезала на нос.
Степан незаметно для себя уснул, прижавшись к товарищам. Наутро он проснулся от холода. Проглядывало солнце. Около дома с германским флагом шагал взад-вперёд задумчивый майор. Он не обращал на пленных, лежавших повсюду вповалку, никакого внимания.
– Не любо ему, видать, на войну идти, – злорадно произнёс кто-то рядом со Степаном.
Тут же среди пленных бегал с растерянным видом немецкий солдат. Накануне во время пути почти все конвоиры сняли с себя ранцы и повесили их на спины пленным. По прибытии на место оказалось, что одного ранца не хватает. И теперь он метался среди пленных, всматриваясь в лица. Он хватался то за одного пленного, то за другого, всматривался и бежал к следующему. Пленные поняли, в чём дело, и усмехались.
– За утерю имущества под трибунал пойдёт, – рассудил Степан.
– Я так кумекаю, бросил наш-то евонный ранец, – догадался невысокий, худой солдат, – тоже радости-то мало его переть. Пуда два с половиной в нём. Как мой немец навьючил эту штуку на меня, так я думал – в землю врасту, даже зашатался с непривычки, пока не разошёлся. Спасибо, что хоть накормил за это.
– Тяжесть они тащут на горбу агромадную, – согласился солдатик с забинтованной головой, – наш не сдюжит столько. Гляди-кась, винтовка, отдельно штык с чехлом, два патронташа полные, сумка с патронами, фляга с водой да ещё этот ранец ихний. У нас-то всяко вещей поменьше было.
– Вот лично я на их месте всё побросал бы, да и ходил налегке, – сказал какой-то солдат, похожий на фабричного.
– Так тебе и дадут побросать, – возразил Степан, – у них, надо полагать, всё по описи выдаётся, а потерял – сразу под суд.
– Энтот лодырь сам свою сапёрную лопатку бросил и в атаку налегке ходил, а как пришлось окапываться, так он у какой-то бабуси деревянную лопату стянул, которой хлеб в печь сажают, – рассказал про фабричного однополчанин.
Все засмеялись.
Опять раздались лающие команды, толпа на площади пришла в движение, построилась в нестройную колонну. Конвоиры снова надели на пленных свои ранцы, и колонна двинулась дальше в путь. Жители торчали в окнах, многие выбегали на улицу поглазеть, а какой-то учитель вывел из школы весь свой класс в полном составе. Женщины презрительно плевали вслед пленным, дети показывали языки, кричали и пели: «Deutschland, Deutschland über alles…»[51]
Так они шли и шли несколько дней с утра до поздней ночи. За всё это время немцы ни разу не покормили пленных. Только на четвёртый день в одном местечке они выдали каждому по мешочку с бисквитами. Бисквиты были маленькие, с глазурью, их было в мешочке всего пятнадцать – двадцать штук. Обезумевшие от голода люди даже не поняли, что этим мешочком ограничивается их обед. Один из солдат, получив свой мешочек, встал повторно в очередь. Конвойный это заметил и вышиб его из очереди ударом штыка. Штык пронзил солдата насквозь. Он хотел что-то крикнуть, открыл рот, но оттуда вместо слов фонтаном хлынула кровь. Пленный свалился и больше не двигался. Соседи испуганно переводили взгляд с убитого на убийцу.