Переодевшись, беглецы тут же покинули постылый лагерь Шнейдемюлле, в котором столько всего пережили. Как и предсказал доктор, начальник караула пропустил их, едва взглянув на пропуска. Степан и Михаил несколько раз потом оглянулись на ворота лагеря, погони не было. Они быстрым шагом направились по шоссейной дороге к железнодорожной станции, где растворились среди немецких солдат в островерхих шлемах. Степан предпочитал идти лесом по карте и компасу, но Михаил тоном, не терпящим возражений, заявил, что часть пути необходимо проделать по железной дороге, так-де быстрее. Его притягивала всякая опасность, как кота сметана.
Степан сильно нервничал, но старался не выдавать волнение ни одним мускулом лица. Он весь напрягся и смотрел только под ноги, опасаясь встретиться глазами с немцами. Ему казалось, что едва кто-то посмотрит ему в глаза, как тут же прочтёт в них всё его отчаяние и немедленно поднимет шум. Михаил уверенно тащил его за рукав, Степан же упорно смотрел в землю и шёл за своим товарищем почти как слепой за поводырём. Лишив себя возможности пользоваться зрением, Степан весь обратился вслух. Чужая быстрая, отрывистая речь казалась ему похожей на собачий лай, и он, как ни силился, не мог отделить немецкие слова одно от другого. Судя по громкому шипению паровоза и по свисткам кондукторов, беглецы были уже на платформе. Степан услышал у самого уха голос Михаила, который с неимоверным спокойствием спросил что-то по–немецки, в ответ раздалось нечленораздельное бурчание. Степан не сдержался и осторожно поднял глаза. Они стояли у самой подножки вагона. Бурчание исходило от худого кондуктора с подкрученными вверх усиками в чёрной униформе и чёрной фуражке с красным околышем. Михаил нагло и спокойно смотрел в глаза кондуктору и что-то объяснял ему, показывая указательным пальцем сначала на платформу, а потом в открытые двери. Кондуктор недовольно мычал, лихо подкрученные усики отрицательно качались из стороны в сторону. Михаил отвернулся и отошёл от дверей, увлекая за собой Степана. «Хотел прорваться без плацкарты, не получилось», – шепнул ему на ухо Михаил. Вокруг них бурлила, как горный поток, солдатская масса в чёрных шинелях. Их толкали плечами и локтями, задевали рюкзаками и прикладами, кричали и шикали на них. Стало ясно, что нужно двигаться вместе с потоком, иначе их сомнут.
В этот момент совсем рядом раздался резкий хлопок. Степан боковым зрением заметил, что это выстрелила в воздух маузеровская винтовка одного из новобранцев, который как раз снимал её с плеча и, видимо, неосторожно задел затвор. Солдатская масса разом обратила свои взоры на стрелявшего, зашумела и со смехом обступила его со всех сторон. Кондуктор тоже оставил свой пост и подбежал к толпе. Михаил резко дёрнул Степана за рукав и потащил его обратно к вагону. Степан споткнулся о подножку и едва не растянулся в дверях. Михаил резким движением силой втащил его в тамбур. Пассажиры торчали у окон, курили и болтали между собой, показывая пальцами на незадачливого стрелка. Никто не обратил на вошедших ни малейшего внимания. Товарищи пробрались в середину вагона и сели на пол. Рядом с ними сидели и лежали в разнообразных позах десятки солдат, старых и молодых. Один жадно пил воду из фляжки, и вода стекала по его усам. Другой, высунув от напряжения язык, старательно выводил буквы химическим карандашом на листке бумаги – видно, писал письмо домой. Третий тряпочкой сосредоточенно чистил пуговицы своего закопчённого кителя. Ещё трое играли в карты, причём один из игравших регулярно получал от своих товарищей мощные щелчки по лбу. Степан осторожно и удивлённо всматривался в лица врагов и впервые разглядел в них человеческие черты. «Диву даюсь, – подумал он, – они такие же люди, как и мы. Тоже скучают по дому и играют в карты».
Раздался свисток за окном, вагон резко дёрнулся и со скрипом покатился по рельсам. В этот момент в дверях тамбура показалась высокая фигура в сером мундире. От остальных пассажиров её отличал блеск золотого орла на матово-чёрном островерхом шлеме-«пикельхельме». Солдаты, сидевшие и лежавшие вокруг, тоже имели такие островерхие шлемы, но они были со всех сторон обшиты грубой тканью серого цвета. «Офицер», – шепнул на ухо Степану Михаил. – «Пора текать». Офицер громко и отрывисто скомандовал что-то. Солдаты нехотя начали вставать с пола, оставляя свои дела и отряхиваясь. Михаил и Степан, не дожидаясь, пока на них обратят внимание, попятились к противоположному тамбуру и перескочили в соседний вагон.
Едва они захлопнули за собой дверь, как поняли, что попали в вагон первого класса. Ковровая дорожка, огромные окна и отсутствие пассажиров в тамбуре не оставляли сомнений. «Скорее, в купе», – шепнул Михаил Степану и потащил его за собой. Они осторожно заглянули сквозь застеклённую дверь в первое же купе и обнаружили, что оно пустое. Михаил резко дёрнул ручку, запрыгнул в купе и, затащив за собой Степана, закрыл за собой дверь. «Ты с ума сошёл», – шепнул ему Степан. Михаил только отмахнулся. Он вытащил из кармана папиросы прежнего хозяина шинели, чиркнул спичкой и закурил. Михаил с удовольствием выпустил вверх столб табачного дыма. Он курил по-солдатски жадно, но при этом на благородный лад отставлял мизинец в сторону. Купе было отделано изнутри дорогими породами дерева. На столике стоял наполненный доверху хрустальный графин с хрустальными стаканчиками. Солнечный свет из окна преломлялся в хрустале и сиял разными цветами радуги.