– Клара, я надеялся, что разлука тебя образумит, но, к сожалению, я ошибся, – сказал он ей вполголоса.
– Да, ты ошибся, и это не единственная твоя ошибка.
– Полагаю, ты не станешь продолжать этот разговор при посторонних?
– Не я начала этот разговор, Фритц. И знай: я никогда не смогу ни понять, ни одобрить того, что ты делаешь.
– Повторяю ещё раз: я не стремлюсь к личной выгоде и то, что я делаю, нужно не мне, а только нашему германскому отечеству.
– Но, Фритц, твой долг учёного разве не заставляет тебя думать о благе всего человечества в целом, а не только германской нации?
– Клара, оставь эти упрёки, пожалуйста. Сейчас не время для прекраснодушия. Идёт война. В мирное время учёный действительно принадлежит всему миру, но во время войны – только своему государству.
– Даже если твоё государство становится убийцей?
– Не говори глупости, Клара. Наша империя не желает никому зла, она только защищает себя. А с технологической точки зрения самозащита осуществляется путём уничтожения наших врагов на фронте. Не всё ли равно, как мы это делаем? Можно убивать пулями, можно снарядами, а можно газами. Результат один.
– Как ты можешь, Фритц? – у дамы от волнения задрожал голос. – Как ты можешь так говорить? Мы оба химики, мы знаем, что хлорин вызывает чудовищно мучительную смерть от удушья. Отравленные люди, не в силах дышать через носоглотку, рефлекторно раздирают себе до крови горло ногтями, пытаясь проделать отверстие для дыхания, и всё равно умирают от асфиксии. В судорогах и страшных мучениях. Даже грешники у Данте так не страдали!
– Дорогая, а как иначе выкурить этих мерзавцев из окопов? Враг ведёт позиционную войну, не хочет покидать траншеи, опутывает их многократно кольцами из колючей проволоки, ощетинивается сотнями пулемётов, закапывается всё глубже в землю. Таким образом, всё затягивается на долгие годы. Войне нужно придать мобильность, чтобы она поскорее закончилась. Мы закидаем врага газовыми гранатами, он побежит, а наши доблестные солдаты (лысый господин кивнул в сторону Михаила и Степана) бросятся в штыковую атаку и быстренько прикончат их. Разве не этого мы все хотим?
– Нет, Фритц. Этику и мораль никто не отменял, тем более для учёного. Ты несравнимо больше отягощён знаниями, чем рядовой обыватель, значит, ты должен быть более ответственным и гуманным. С тебя больше спросят на том свете. Мне омерзительны твои циничные и кровожадные выпады против людей.
– Они не люди, а враги.
– Фритц, враги – тоже люди!
– Клара, ты переутомилась. Иначе я никак не могу объяснить твою истерику. Не будем продолжать этот бессмысленный спор.
– Да, ты прав. Всё потеряло смысл…
С этими словами дама судорожно схватила сумочку, сверкнула влажными глазами, рванула дверцу и выскочила в коридор.
– Простите, господа, – сказал лысый мужчина, обращаясь почему-то к Степану. – Это нервы, не обращайте внимание.
Степан ничего не понял, но на всякий случай кивнул и опять отвернулся к окну.
В коридоре раздался выстрел, от которого вздрогнули все трое. Лысый мужчина вскочил на ноги и вылетел в коридор, Михаил и Степан тоже высунули свои головы. В коридоре вагона навзничь лежала дама. Оконное стекло было забрызгано кровью.
– Моим револьвером! – захрипел лысый господин и густо покраснел. – Она это сделала моим револьвером. Какое несчастье! Как я мог недоглядеть! О, боже мой, какой кошмар! Помогите, кто-нибудь!