Чёрные крылья взметнулись из человеческих спин с яростью и остервенением, выпустив по фонтану крови. Клета услышала пронзительный визг, но не сразу поняла, что кричала сама. Хризо сжимала рёбра девушки, не давая сделать глубокий вдох. Где-то совсем близко, в воде, тела тех, кого звали Лэс и Дион, сморщились и начали рассыпаться.
– Что происходит?!
– Выбор. Выбор, – как заведённая повторяла Хризолит.
Крап!
Словно раздавленный орех. Скорлупа больше не нужна.
И посреди багрового марева две твари, словно спроектированные чокнутым гением аэродинамики, по чьим маслянистым телам сбегали струйки крови.
Теперь они были свободны.
Оба паразита, неловко подскакивая, двинулись навстречу Хризо, издавая протяжные скрипучие трели. Взлетели и принялись кувыркаться в воздухе, привлекая её внимание и разбрызгивая останки солёной воды и погибших носителей.
В небе чувствовалось что-то неправильное, и оно росло. Само пространство раскрывалось, степенно и грациозно, словно театральная ширма.
В Клете не осталось звуков.
Только чувства.
Не свои.
Хризо стиснула челюсти, сложила начатки перьев – и девушка ощутила её страсть, привязанность и грусть. Собственное отупение и шок стали совсем крошечными. Эти трепещущие крылья. Сильная плоть. Эта ныль в чужом – своём – и снова чудом хребте, желание ощутить объятья одного и другого. Вопль утробы, жаждущей материнства, мурашки у носа, который мог бы подталкивать, помогая вылупляться.
И ничего из этого не будет.
Будет яростная боль воспоминаний и тихая грусть от любви, которой не суждено сбыться – ибо выбор сделан.
Всего одно убийство на пути к собственному счастью – и при этом слишком большая цена.
Один из самцов потёрся об её крыло, но Хризо встретила кавалера враждебным шипением. Второй паразит издал нелепый, практически щенячий скулёж, но его зов тоже остался без ответа. Ширма пространства растягивалась, непоправимо калеча облака, но казалось, что рвётся где-то внутри, у самого основания своих – чужих – сухожилий.
– Лэс… Дион…
От них остались только имена, пустые слова, произнесённые пересохшими губами.
Два морфокрыла испустили протяжный переливчатый вопль, и, не дождавшись ответа, нырнули в просвет между мирами, исчезая навсегда.
– Х… Хризо?
– Сейчас… погоди, – ответила самка паразита. Она сделала круг в пахнущем озоном небе и пошла на снижение. Движения её были неловкими и ломаными, и, когда неразлучная пара ступила на берег, Клета поняла, что плачет. Плачет странно, не прилагая усилий, словно что-то внутри выводило яд.
Два рюкзака были брошены у самого края берега, какие-то беспомощные и теперь ненужные, как утопленные кутята. Клета оттащила их от набегающей волны и села, прижав к груди: куски мешковины с грузом несбывшихся надежд, пахнущих потом, одеколоном и костром.
Хризо свернулась в свою стандартную комплектацию, создав два небольших крыла по бокам носителя, и даже вздрогнула, когда девушка оторвала нос от истёртой ткани:
– Нога Диона… Её пожирал паразит?
– Да.
– И ты… – Клета рвано вдохнула сырой морской воздух, – Тоже меня жрёшь?
– Да, но не так. Иначе.
– Почему иначе?
– Ты не даёшь. А Дион позволял.
– Не может быть.
– Может. Он восхищался нами, пытался изучать – и жив откликался на капризы собственного паразита. Баловал его. Думал, это ерунда и обойдётся. Когда вы говорили вчера, я думаю, он уже знал, или уж точно чувствовал, что… – зелёный глаз мельком взглянул на облака, – Исход близится.
– Может… Пусть! Но Лэс ведь совсем не такой! – Клета вцепилась в рюкзаки так, что побелели пальцы.
– Паразит был его фишкой. Его козырем. До инфицирования Лэса ждало заурядное будущее урождённого аристократа. А так появилась опасность. И он погружался в эту опасность без оглядки. Но его паразит ел частями, незаметно откусывая то там, то здесь.
– Какая теперь разница, – девушка ощутила поистине чудовищную усталость, – Их нет. И тех, и других…
– Мы пришли из иного мира, – начала было Хризо, – Мира со своими законами…
– Хризолит.
– А?
– Какая. Разница.
Они снова замолчали, будучи не в силах разойтись из-за объективных причин.
– Их выбор сделан, – наконец пробормотала Хризо, отводя глаза, – И я сделала свой. Я остаюсь. Я не буду тебя убивать, потому что… Клета?
Девушка чикнула складным ножом и обернулась. Растрёпанное ветром удлинённое каре не смогло скрыть лицо, искажённое яростью:
– Я тебя уничтожу! За всё это!! Даже если умру сама!
– Раньше, чем ты хотя бы поднимешь руку, я раздавлю твоё сердце. Но я не сделаю этого.
– И почему же?!
– Потому что однажды человеческий ребёнок предложил мне дружить.
Клета замерла с ножом в руках и вдруг выронила его, пронзённая собственной болью:
– Мы лишились всего, что было нам дорого! Ради чего мы обе страдаем?!
– Лучше пусть мы страдаем, – Хризо натужно скрипела челюстями, удерживая бестолково лезшие во внешний мир слёзы, – Чем кто-то из нас был бы мёртв!
– Да мне плевать! Было бы плевать, будь я мертва! Я осталась одна, и ты тоже!
– Нас осталось двое!
Клета протянула руки и обняла два крыла, спрятав в этом импровизированном коконе и рюкзаки. Они обе – такие разные – разрывались изнутри от боли, а их стенания уносили равнодушные ко всему течения.
– Я возьму только это, – сказала Клета, пряча альбом с рисунками в рюкзак, – И вот это. Лэс любил этот платок. Повяжу на запястье… Шёлковый. Кажется, что всё ещё тёплый.
Хризо не возражала. За время, понадобившееся для того, чтобы перебрать рюкзак, её носительница будто бы повзрослела. Раны внутри заживут ещё нескоро, но сейчас требовалось решить, что делать дальше.
– Я понимаю, почему все выжившие не говорят о том, чем заканчивается Путешествие.
– В самом деле?
– Выбор, – кивнула в ответ девушка, подтягивая лямки рюкзака, – Этот выбор – самый важный. И нельзя отнимать его у остальных.
– Да… Пожалуй, что верно. Это уже чуть больше похоже на философию измерения, откуда я родом.
– Что ты будешь делать теперь? – Клета напоследок прикоснулась к двум памятным горкам из камней, скрывшим рюкзаки её спутников.
– Жить с тобой. Заботиться о тебе. О нас.
– А потом?
– Потом, когда это тело станет старым и немощным, я прикажу ему умереть. Это будет быстро и ни капельки не больно.
Девушка лишь усмехнулась:
– Снова ваша философия?
– Да.
– И ты умрёшь вместе со мной?
– Да. Не всё же тебе одной отрываться.
Клета улыбнулась этой шутке из детства, такой далёкой, но всё ещё хранящей нежность ушедших дней.
– Что ж… Надо бы зайти в тот музей. Добавим им аудио от лица выжившей. Расскажем о тех, кого потеряли.
– А после? – Хризо окончательно спряталась в спине, и теперь говорила через локон у виска носительницы.
– Предлагаю отыскать ту собаку. Ну знаешь, чтобы… Одна не отрывалась.
– Мы непременно её отыщем, – отозвалась самка морфокрыла, и Клета ощутила её улыбку – или как это называется у паразита из иного мира.
– А после мы вернёмся домой. Что скажешь?
– Похоже на недурной план.
– Эй, Хризолит, – Клета напоследок не удержалась и обернулась, глядя на мрачноватый от туч пляж, так и не закативший для них истерику непогоды, – Да здравствует выбор?
Изнутри ныль медленно, но верно начинала превращаться в озарённую неярким светом меланхолию, видимо, надеясь однажды стать пустым звуком, фотографией в цветах сепии, высохшими от слёз глазами.
– Да, сестра, – чёрное крыло бережно тронуло девичьи плечи, – Да здравствует выбор.