Ведь обитатели уездного города, в сущности, не живут по-настоящему. Их очи занавешены узорным покровом Пиксельного Мышления - клишированных представлений о человеке, социуме и вселенной, удобных в быту, но притупляющих творческий разум. Раб ПМ соображает быстро и плоско, сводя все многообразие межличностных ситуаций, любая из которых принципиально неповторима, к дюжине-двум общих и полых фраз. А махинаторы, высокопоставленные и теневые, этим пользуются: им достаточно нажать на воображаемую клавишу, и в мозгу жертвы активизируется нужный кластер ПМ. Готово, клиент заморочен, можно доить его тепленьким, он не окажет сопротивления, еще и в благодарностях рассыплется.
Слова, таким образом, перестали обозначать реальные предметы и явления; слова бессовестно лгут нам на каждом шагу. Одна из немногих областей, где ПМ не успело катастрофически насвинячить, - секс (а другая, дополним ивановскую теорию, - смерть). Зона безмолвия, месторождение искренности и истинности. Моржов втаскивает женщин в интимные отношения не ради собственного удовольствия, а дабы те наконец очнулись, продрались через узорный покров к самим себе.
Ну, не грубо за шиворот втаскивает; виоленсии Борис Данилович чужд. Он кропотливо нащупывает подходы, разрабатывает хитрую стратегию осад, для разных крепостей разную. Часто терпит поражение; но уж коли одержит победу… «Моржов… поднял к куполу беседки длинные, гладкие ноги Милены и развел их, словно раскрыл книгу на аналое». Недавно рецензент влиятельной газеты подцепил это сравнение брезгливыми пальцами и продемонстрировал аудитории как образчик безвкусицы на грани святотатства. Меж тем Иванов тут особых Америк не открывает. «Когда настала ночь, была мне милость дарована, алтарные врата отворены, и в темноте светилась и медленно клонилась нагота», - писал на ту же мелодию Арсений Тарковский в 1962-м. Проникновение штука отчетливо сакральная, кривись не кривись.
А по законам романа «Блуда и МУДО» - сакральная в квадрате, в кубе. Моржову дано видеть, как сквозь кожу томимой похотью женщины, подобно Особи из одноименного кино, проступает мерцоид: ее двойник-соперник, не умеющий отнекиваться и лицемерить. Сперва кажется, что мерцоид всего лишь олицетворение физиологического влечения. Но ближе к эпилогу один из женских персонажей погибает, и нам уготован шок. Девушка Аленушка мертвехонька, а ее мерцоид цел; он боится щекотки, движется, разговаривает с Моржовым. Так вот что спасал герой на протяжении пятисот с лишним страниц, вот что в меру разумения и доступных средств высвобождал в ближних: не либидо, а душу.
Или следует выразиться иначе: либидо, то есть душу?
Что не съем, то понадкусываю
В книге присутствует и сюжетная линия поизвилистей, сатирически-плутовская, но она не столь любопытна. То бишь более стандартна. Гм, а если совсем начистоту - смонтирована из готовых мотивов, понадерганных там и сям: из Гоголя, американских жанровых фильмов вроде классической «Аферы», романа самого Иванова «Географ глобус пропил». Мастеровито смонтирована, не придерешься.
Беда, однако, в том, что и панэротическую линию абсолютно оригинальной счесть тяжело. Первое, что приходит на ум в связи с нею, - произведения Мишеля Уэльбека, в которых темная экзистенциальная влага эроса противопоставляется антигуманному и фальшивому благополучию западной цивилизации. Иванов не читал Уэльбека? Не смешите наши ботинки; сама фамилия «Моржов» похожа на травестийный русский инвариант французского Houellebecq. Впрочем, одновременно в ней угадывается отзвук другого имени, широко известного читающей публике: А Хули. Женщины-лисицы из «Священной книги оборотня». Это раз.