- Мои лягушки приходят последними, потому что лапы цепляются за ободранную краску, и они спотыкаются, - заныла она.
Я прекрасно знал, что если Альке приспичит во что-нибудь упрется, все обычно кончается слезами, поэтому не стал стоять у нее на пути, когда она решила пробраться в сарай и утащить банку лака.
Пока я разбирался с лягушками, решая, кого оставить для тренировок, а кого препроводить обратно в болото, а сделать это было нелегко, так как все они были на одно лицо – поди вспомни, - пакостливая Алька, высунув кончик языка, поставила табуретку на ножки и стала широкими мазками творчески распространять лак по поверхности крышки. Так как я был страшно занят, то смог присоединился к ней только в самом конце, когда с большим удовольствием украсил омоложенную мебель соцветиями тысячелистника. И нужно отдать должное алькиному чувству прекрасного, получилось у нас гладко.
Мы оставили табуретку сушиться и увлеклись швырянием друг в друга репейника. Это нас так раззадорило, что не прошло и пяти минут, как мы забыли обо всем на свете, кроме того, каким бы еще способом загнать в одежду, покрывающую тело противника, побольше этих дивных семян. И чем дальше, тем больше это уже становилось делом принципа, так как Алька специально метила мне в штаны, а я решил, что не буду размениваться по мелочам, а метал репей прямиком ей в волосы, благо их у нее было навалом. Однако подобная забава почему-то вскоре наскучила Альке - она схватила ковшик с водой и стала гоняться за мной по огороду, думая, что это она у нас самая быстрая.
А потом наступил вечер, и мы, все с ног до головы в репье, мокрые, но довольные, что удалось сделать столько всего полезного, уселись на лужайку у ворот и стали смотреть, как красное солнце мечется по небу, ища, куда бы ему приткнуться. Алька стала комментировать это событие, сравнив две тучи, загораживающие горизонт, с футболистами, что шпыняют бедное солнышко туда-сюда.
- Они хотят забить гол.
Бабушка ничего не говорила, потому что в конце дня у нее обычно оставалось гораздо меньше сил, чем в начале. Она тяжело вздыхала, выпутывая у Альки из волос репейник. И между делом время от времени награждала меня испепеляющим взглядом. Я изо всех сил пытался делать вид, будто на самом деле сожалею, что залепил девчонке весь ее глупый затылок.
- Завтра будет ветрено, - сообщила, вглядываясь в драматично полыхающее багровое небо, бабушка.
Мы с Алькой прижались к ее теплым бокам и стали ждать, чем кончится небесный футбольный матч.
Так мы втроем тихо-мирно сидели, и никого не трогали. Спустя какое-то время бабушка стала клевать носом, и когда ее подбородок рухнул туда, где кончалась шея, и начинался фартук, она опомнилась
- Все как один живо спать, - скомандовала она.
В этот момент на лице ее отразилась сложная гамма чувств. Она почувствовала, что не может встать с живописно поблескивающей в свете последних солнечных лучей табуретки, украшенной веселым гербарием. В свою очередь на наших с Алькой лицах отразился ничем не прикрытый ужас, потому что в памяти всплыла операция, проделанная накануне с этой же самой табуреткой. Мы стали потихоньку отползать в сторону калитки. И тогда бабушка громко поклялась своей бабушкой, у которой, похоже, также имелся богатый опыт в подобного рода делишках.
- Если поймаю, засуну обоих кверху ногами в туалет!
Это заявление, на наш взгляд, вообще явилось верхом непедагогического подхода к воспитанию детей. Поэтому на всякий случай, чтобы не услышать еще чего похуже, мы с Алькой пошли и почистили зубы. А табуретка осталась любоваться закатом одна, и на ее сиденье красовалась тканевая аппликация в мелкий цветочек из бабушкиного подола, которая здорово украсила ее внешний вид.
Что угодно на чердаке
Бабушка строго-настрого запретила нам совать нос на чердак
- Там с вами может случиться все, что угодно.
Но однажды погожим солнечным утром она была слишком занята торгом по поводу предстоящего урожая с грядкой фасоли, чтобы что-нибудь заподозрить. Остановить нас было некому, и мы, как миленькие, полезли на чердак.
Если бы какой-нибудь человек догадался вести прямой репортаж из алькиной головы, то он начинался бы с выражений типа:
- А! О!
Именно эти, с позволения сказать, слова, сорвались с ее губ, когда ее первая рука коснулась пола, а голова высунулась из дырки. Следующей фразой, когда пола коснулась вторая рука и первая коленка, явилось ненамного более осмысленное.
- Ух ты!
Изо всех сил подталкивая Альку снизу, так как и мне было не чуждо здоровое детское любопытство, я тоже выбрался наверх, и с восторгом обнаружил, что чердак весь от пола до потолка был покрыт множественными слоями пыли. По углам одна на другую громоздились коробки, свертки, доски и прочая рухлядь, до которой сто лет как никому не было дела. Что касается меня, так не знаю, что может быть интереснее, чем дряхлые, отслужившие свое вещи, которые можно спокойненько, не опасаясь истерики со стороны владельцев, разобрать на запчасти. Разглядывая всю эту дребедень, я вдруг понял, каким старым был наш большой дачный дом. Не одно поколение детей, чьи летние выходки заставляли взрослых вздрагивать во сне, было выращено в его стенах.