- Мы – тут же решил я, - можем им гордиться.
Под потолком роскошными кружевами раскачивалась паутина. Я стал с интересом разглядывать пауков, которые наплевательски отнеслись к нашему вторжению на их территорию. За долгие годы безмятежного существования на этой плантации пыли они умудрились вырасти до размеров крохотных чайных блюдцев и приобрести уверенность, что их никто пальцем тронуть не посмеет. Алька все охала и ахала, и копошилась где-то на переднем плане, без конца чем-нибудь громыхая. Пытливый ум не давал покоя ее конечностям, которые все вокруг себя стремились опробовать. Она то норовила поддеть носком ботинка старые часы без маятника, и те начинали истошно клокотать, то рвалась потрогать какие-то бренчащие разноцветные стекляшки, а уж мимо старого кресла-качалки, которое скрипело как сотня ворчливых бабушек, и подавно нельзя было пройти спокойно, тут я ее понимал.
Вскоре я покончил с пауками, вернее с их разглядыванием, поскольку ничего интересного, кроме дохлых мух и бело-серой тюлевой завесы в их нехитром хозяйстве не оказалось. И, присев на корточки, попытался изобразить на пыльном полу узор, который в моем расплывчатом представлении должен был иметь нечто общее с тем, что именуется арабской вязью.
Пока я возился со своими хитроумными закорючками, думая, как задурить Альке голову рассказом, будто у меня здесь зашифровано нечто интересное, в самом дальнем углу, где располагались мешки с опилками, что-то едва заметно шевельнулось. Что-то потревоженное. Уж не знаю, что нашло на нашу обычно пугливую Альку на этот раз, но она немедленно ринулась туда со всех ног. Она непродолжительное время бесцеремонно тыкала пальцем в мешки, чего делать, видимо, не следовало, потому что даже издалека было видно, что они уже много лет живут какой-то своей, особенной жизнью. Потом полезла в эпицентр обитания этих мешков, порылась там, и спустя какое-то время ее разочарованная мордашка, обильно татуированная сажей и опилками, всплыла на поверхность.
- Ничего там нету, - изрекла мордашка и смачно чихнула.
Однако спустя мгновение относительно беспечное выражение ее вдруг сменилось на несколько напряженное. На лице у Альки появилась какая-то странная гримаса, как будто бы она очень старалась, но ей никак не удавалось сделать то самое дело, которое люди обычно тайком совершают по утрам в маленьком деревянном домике сразу за дровяным сарайчиком.
- Не могу вытащить ногу, - покраснев от натуги, оповестила она.
Я не на шутку испугался, что она уже успела что-нибудь себе сломать, что-нибудь нужное, схватил ее за руки и изо всех сил стал тянуть. Это произвело такой же эффект, как если бы мы в один прекрасный вечер решили вдвоем сдвинуть с места нашу баню, потому что нам вдруг показалось, что она неправильно стоит. Алькины глаза приняли ту самую геометрическую форму, которую они склонны были обычно принимать в моменты величайшего возбуждения.
- Я застряла, - с трагической торжественностью объявила она и с кислой миной, обеими руками вцепившись в одну из своих безмозглых ног, которым вечно не сидится на месте, стала тянуть ее наверх.
Я еще немного посмотрел на все это и пошел за бабушкой.
Как всегда, бабушка нашла для нас с Алькой самые сердечные слова. Они обрушивались на мою голову, пока она, кряхтя, лезла по лестнице, так как алькина голова была в этот момент недоступна. Мы с бабушкой вдвоем раскидали в стороны своенравные мешки и обнаружили, что непутевая часть тела Альки намертво примерзла к полу. Бабушка поджала губы и отогнала от лица опилки, которые, словно стайка ночных мотыльков, обрадовавшись вдруг попавшей в их распоряжение лампочки, принялись виться вокруг нас в густом пыльном воздухе. Потом, шумно вздыхая, опустилась на колени, выудила откуда-то из недр своего фартука шерстяную нитку и обвязала ею горемычную алькину конечность.
- Вот и стой теперь на одной ноге, как цапля, - замогильным голосом велела бабушка.
Но Алька скуксилась и завыла, что ей так неудобно.
- Мне вообще срочно нужно кое-куда кое-зачем.