А нас с Алькой черт дернул полезть глядеть, что делается ночью на болоте. Лягушки орали так, будто это была их последняя ночь. Мне зачем-то понадобилось поймать одну, и я уже почти схватил особо приглянувшийся экземпляр за заднюю лапу, но все испортила безмозглая Алька, которая наступила на скользкую ветку, уцепилась за меня мертвой хваткой и завалилась одним боком в ряску. Глупая девчонка квохтала, давясь от смеха, и все время норовила сползти в болото целиком. Пока я ее вытаскивал, гадкую, мокрую и вонючую, хлюпавшую всеми частями тела, мне на ногу наделся старый дырявый резиновый мячик, который тоже начал противно всхлипывать, и это было уже не смешно.
И тут, в самый разгар упорной борьбы с практически водной стихией, мы увидели Батона. Нашему взору явился еще и его закадычный дружок - соседский кот по прозвищу Снежок, как будто бы нельзя было придумать для белого кота какое-нибудь другое подходящее имя. Я сам не раз видел, как в погожий солнечный денек эти два приятеля устраивались друг против друга в холодке под смородиной, словно два профессора на диспуте на тему "Есть ли колбаса на Марсе?" и начинали с тихим утробным урчанием приветствовать друг дружку. В большинстве таких случаев бабушка, если была не слишком занята воспитанием какой-нибудь редьки, присоединялась к ним с докладом, главным аргументом в котором служило ведро воды из ближайшей бочки или на худой конец изрядно полысевший за лето веник. После чего стороны как миленькие приходили к согласию, что, мол, черт с ней, с этой колбасой на каком-то там дурацком Марсе, потому что есть колбаса и поближе, и два клубка – рыжий и белый - прыскали в разные стороны. Что знаменовало торжество истины, которую наша бабушка всегда держала в своих крепких, пахнущих удобрением руках. На этот раз коты, не сдерживаемые никем и ничем, разошлись не на шутку, и тут до меня дошло, по какой еще причине бабушка, на которую иной раз по ночам наваливалась бессонница, не хотела пускать Батона за дверь. Как выяснилось, лягушкам было далеко до орущих котов, эти вопили так, будто свою последнюю ночь давным-давно прожили. Если бы я не видел собственными глазами, как в двух шагах от меня сидит наш домашний кот, которого мы нашли у подъезда в рваном кроссовке, я подумал бы, что это парочка недовольных оплатой демонов открыли пасти и требуют надбавки. Не в силах поверить, что только ради этого Батончик собирался раскроить лоб о входную дверь, прямо как дядя Платоша иной раз по субботам, пытаясь попасть в собственную баню, мы с Алькой шуганули котов и побежали догонять Батона. Подлая зверюга задрала хвост и припустила вдоль забора, где коротали век отцветающие пионы, миновала в темноте почему-то оказавшуюся особенно колючей елку и, сопровождая свои действия недовольным урчанием, заползла под облепиху. Дальше я уже не в силах был разобрать, что там еще росло и обитало, потому что как раз в этот момент провалился в компостную яму.
Ночь была светлая – спасибо луне и хваленым Алькиным звездам, и я отлично различал, как на дне ямы что-то булькает, перекатывается и щелкает. Стены вонючего колодца бродили и пузырились, даже в темное время суток не переставая прилежно вырабатывать перегной. Стараясь держаться поближе к облепихе и подальше от меня, около ямы топталась Алька, и глаза ее были как две тарелки, обрамленные салатом из отборной болотной ряски. Она безостановочно что-то балабонила и тыкала пальцем мне в ноги. Я хотел было по привычке всю накопившуюся злость обрушить на голову девчонки, которая с самого начала как могла отравляла мне каникулы, но решил сперва глянуть, куда это она тычет. Вероятно, мои глаза тоже стали похожими на геометрическую фигуру, у которой умеючи вполне можно вычислить такую штуку как радиус. Где-то в районе коленок, точно резиновый мячик на веревочке, прыгал маленький человечек с сердитым личиком. Парень так яростно молотил нижними конечностями, будто бы всю жизнь занимался тем, что давил виноград. Видать, он был не прочь употребить в дело дармовую рабочую силу, благодаря череде досадных обстоятельств угодившую в его тухлое логово. Не переставая притоптывать, он выудил из недр своей берлоги прутик, и принялся им меня понукать, заставляя бодро подпрыгивать. Бестолковая, мокрая Алька остолбенела, зажав рот ладошками. А мне ничего не оставалось, как отдуваться в чертовой яме, усердно производя на свет то, что бабушка потом с довольным видом укладывала под помидорные кустики. При этом я поминал Батона, вынудившего нас попереться ночью искать приключений, самыми теплыми словами.