Спустя какое-то время бродильному малому показалось, что с меня достаточно, потому что я почувствовал, что больше никто не шпыняет мою многострадальную конечность. Тогда Алька, зажав нос и всхлипывая, стала вытаскивать меня наружу, всего в картофельной кожуре и морковных хвостиках отнюдь не первой свежести. Пока мы улепетывали на безопасную территорию, то есть к бочкам, она все гундела, что ей страшно.
- Это был дух-огородник, - причитала она, - он наказывает, кто не хочет полоть траву.
Оказывается, именно им ее недавно пугала бабушка. Алька, которая вечно думает, что она умнее всех, вместо того, чтобы, как ей было велено, пойти рвать сорняки на щавелевой грядке, отсиживалась с книжкой в зарослях вишни. Алька тогда еще запуталась волосами в цепких вишневых ветках, и жалобно пищала, когда бабушке пришлось отстричь ей пару клочков волос. Тогда же бабушка рассказала, что дух-огородник не любит лентяев.
- И всегда не прочь устроить им головомойку.
Я ничего этого не знал, потому что в тот момент успешно скрывался от щавелевой пытки за грядкой с кабачками, где с увлечением наблюдал, как два червяка наперегонки ввинчивают свои тела в рыхлую после дождя землю.
После всего, что с нами приключилось, мы по очереди долго мылись в холодной бане, где было темно и ничего не видно, чтобы не свести бабушку с ума своим появлением в таком потрясающем компостно-болотном виде. Кое-что поправить нам, несомненно, удалось, но, вероятно, не до конца, потому что наутро бабушка пообещала отправить обоих первым же автобусом обратно в город к родителям.
- Пусть сами как хотят, так и ищут на вас управу.
Бабушкин гнев на этот раз зашел так далеко, что она даже заставила нас стирать одежду, в которой мы ходили смотреть, как живется по ночам представителям домашней фауны. И мы с Алькой, посовещавшись, не стали рассказывать бабушке про ежиков. Подумали, а вдруг она и на них тоже управу найдет?
Кот с рыбой в животе
Обычно мы с Алькой больше, чем раз в день, не ссоримся. Но это был случай особый. Неизвестно сколько времени я мучался и вытачивал из доски баржу, а она взяла и сделала из нее кровать для своей дурацкой куклы. И еще сверху навалила груду тухлых перинок и подушечек, словно бы все это предназначалось для какой-нибудь принцессы. Эта ее кукла, по моему убеждению, должна большую часть своей жизни проводить не где-нибудь, а в туалете, потому что у нее имелось такое выражение лица, будто несчастная только что нанюхалась чего-нибудь неприличного.
- У моего замечательного кораблика совершенно другая работа – перевозить лягушачью икру!
Я закинул алькину принцессу под кровать и подался на болотце, где мы с баржей решили заняться делом.
За неимением икры мы стали перетаскивать с места на место ряску, и я все ломал голову, нельзя ли использовать ее в качестве удобрения, и думал, как бы понезаметнее пристроить кучку возле какого-нибудь растения, чтобы с ним поэкспериментировать. Надо сказать, дело у нас продвигалось преотличненько ровным счетом до тех пор, пока на горизонте не возникли знакомые очертания алькиной фигуры, похожей на докрасна раскаленный горшок с двумя корявыми ручками по бокам. Увидев, чем мы занимаемся с предметом, который до сих пор сходил у нее за элемент кукольного интерьера, горшок закусил губу, сделал страшные глаза, схватил мой кораблик и, ни слова не говоря, зашвырнул его на другой берег болотца. А потом стал обидно обзываться и пуляться глиной. Стрелок Алька была никудышний, и больше сама вымазалась, чем попала. Но мне все равно это не понравилось, а кому, скажите, понравится, когда в него швыряют вязкое и коричневое? Я взял Альку и макнул ее пару раз в то, что весьма условно можно было бы назвать водой. На дурацкий алькин визг сбежалась бабушка, да не одна, а со своим аргументом в руках, которым она как раз мела крыльцо. С его помощью бабушка загнала нас обоих в дом и рассадила по разным углам – меня на табуретку у печки чистить картошку, а Альку за стол - думать о своем поведении.
В списке моих самых нелюбимых дел освобождение овощей от кожуры занимает далеко не самое последнее место. До сих пор я считал, что оно располагается где-нибудь между чисткой обуви и пришиванием пуговиц, но с каждым выковыренным глазком чувствовал, как рейтинг его стремительно ползет вверх, оставляя далеко позади такие увлекательные занятия, как глаженье рубашки или мытье окон. Алька, поерзав, стала весьма убедительно шмыгать носом, изображая раскаяние. Она быстренько подумала, о чем ей там полагалось, и заскучала. А когда бабушка, ворча, удалилась по своим нескончаемым огородным делам, Алька сбегала в спальню и притащила оттуда гуашь и фанерку, которую, как ей прекрасно было известно, бабушка обычно приспосабливала по осени для хранения чеснока. Высунув кончик языка, Алька стала рисовать. Я на своем картофельном насесте изнемогал от любопытства, потому что знал, что когда Алька рисует, получается здорово. Об этом свидетельствовали расписанные стены нашего туалета, к которым я впоследствии охотно добавил свои комментарии. Вскоре я не выдержал и пошел смотреть, что там у нее выходит с ее художеством.