- Люди тогда не были такими заносчивыми, - в репертуаре у баяна обнаружились недовольные, ворчливые нотки, - страх имели. Понимали, каково иметь в соседях жирных хомяков, которые гложут все подряд. После них дом превращается в труху и осыпается как пыль. А прожорливые твари перекочевывают в другое место.
- Этот их кот, - гнул свое писклявый, - никуда не годится. Из него бы сделать коврик. И показывать котятам, чтобы не повадно было вырастать такими бестолковыми.
Я мысленно передал привет и в самом деле ужасно ленивому Батону и вспомнил, что недавно Алька для устрашения наглой мыши повесила над печкой рисунок соседского Снежка. Что касается нашего кота, то не только его изображение, но и сам он не был способен никого напугать.
- Можно всем встать в круг, вспучиться, сделаться страшными и погнать ее к сараю, - услышал я отстраненный, задумчивый голос, звучавший будто бы издалека, - но что будет, когда мы окажемся снаружи?
- Хотя бы маленькое блюдечко молочка. С пенкой, – гундел тип, порекомендовавший мышей выбрасывать в болото, а из котов делать коврики.
Я подумал, что точно таким же задушевным тоном дядя Платоша по субботам рассказывал бабушке истории из своей богатой событиями жизни. Тут я обнаружил, что мой нос замерз, глаза слипаются, все вокруг превращается в непонятную кашу, а сам я опять куда-то проваливаюсь. Не успел я запаниковать, как с облегчением ощутил, что щеку щекочет уголок любимого одеяла, а холодный пол остался там, где ему и положено быть -внизу, под матрасом. Тогда я со спокойной душой провалился в бездонный, темный сон.
Как ненормальные, надрывались птицы, солнце возмущенно колотило своими крошечными кулачками в оконные стекла, требуя, чтобы его впустили, и ворочалась, медленно двигаясь в сторону нового утра, полного огородных хлопот, на своем изобилующем перинами подносе бабушка. В этот момент в моей груди шевельнулось воспоминание, глаза широко раскрылись сами собой, а голова ухнула в промежуток между деревянным полом и просвечивающим сквозь пружины матрасом. Но в дальнем углу у стены я увидел только древний, как мир, клочок пыли, вяло перекатившийся на другой бок, единственно лишь оттого, что его потревожило мое взволнованное дыхание.
Я соскочил с кровати и со всех ног бросился на кухню.
- Только не надо нам здесь никаких жирных хомяков, которые жрут все подряд. И троюродных тетушек, от которых вообще непонятно чего можно ожидать. Хватит с меня одной Альки, – бормотал я себе под нос, и чувствовал, что ветерок, гуляющий у моих ног, был со мною полностью согласен.
Дрожащими руками я налил в блюдечко молоко, охотно выгрузив туда все сливки, которые были в банке, и переправил все это хозяйство под собственную кровать. Снова засыпая, я улыбался и представлял, как кусочек кочующей пыли жадно прильнул к краю блюдца. И тут же, словно в ответ, сквозь сон мне послышалось аппетитное чмоканье и пыхтенье. Хотя, возможно, это была всего лишь Алька, которую во сне настигли воспоминания о том, как недавно она вместо того, чтобы, как ей было велено, пойти мыть в бане полы, отправилась на кухню и в одиночку сожрала банку свежесваренного земляничного варенья.
Все следующее утро бабушка ликовала.
- Наконец-то ты взялся за ум и полюбил молоко!
Да, и, что особенно похвально, пенку. Алька удивленно таращилась на меня, потому что "мерзкая, тянучая пенка с кипяченого молока" – было у нас самым обидным прозвищем, к которому, как правило, добавлялось изображение рвотных позывов. Я не стал ничего ей объяснять, потому что это была только моя тайна, а у нее наверняка имелась своя. И это была, скорее всего, какая-нибудь девчачья глупость, вроде тех, что она шепчет своей дурацкой белобрысой кукле, перед тем как они обе отправляются спасть.
Ондатр
Как-то за завтраком, перекатывая от одной щеки к другой овсяную кашу, Алька вдруг заявила.
- Когда вырасту, буду изучать животных.
Я быстро представил себе это изучение, которое мог изобрести ее изворотливый ум, и мысленно содрогнулся. Человек, чуть что норовящий сунуть мокрый, обсыпанный сахаром карандаш в осиное гнездо, не имеет право делать такие заявления. Целое утро я смотрел на Альку с опаской. К обеду она соизволила пояснить, что собирается изучать животных в их естественной среде обитания, но у меня не отлегло от сердца.
- В естественной, как же, - ехидно заметил я, наблюдая, как за спиной у бабушки, грозно нависшей над грядкой с луком, Алька пытается надеть на шею отчаянно сопротивляющемуся соседскому коту бусы из недозрелого крыжовника.
Закапал дождик. Бабушка, ворча, отправилась в дом варить обед, а мы нахлобучили на головы панамы, взяли по удочке и побрели на озеро. Рыбачить мы не любили, потому что Альке было жалко червяков, а мне рыбу. Обычно мы просто сидели на берегу, выбрав местечко побезлюднее, для виду опустив лески в воду, и болтали обо всем подряд или глазели по сторонам.