На озере Алька решила продолжить традиции народных промыслов, начатые ею в огороде, то есть сделала из репья какую-то загогулину и водрузила ее себе на шляпу. Потом она потребовала, чтобы я признал, что это роза.
- Никакая это не роза, а просто волосатая медуза.
Алька ничего не ответила, а прислонилась к дереву и стала, прищурившись, смотреть, как дождь рисует на воде аккуратные кружочки. Тут самое время было заподозрить, что она мысленно готовит какую-нибудь гадость, и по такому поводу я, конечно, напрягся. И, когда неподалеку в камышах что-то неожиданно громко плюхнуло, я подпрыгнул. Алька рассмеялась.
– Это же ондатр.
И тогда я вспомнил, как бабушка рассказывала, что на озере и вправду живет ондатр, старый и совсем один.
Алька пребывала в каком-то несвойственном ей задумчивом настроении, пожевывала травинку и размышляла. Возможно, как раз о том, как она станет изучать животных в естественных условиях. По всей видимости, эти рассуждения принесли какие-то плоды, потому что вскоре она вздохнула и сказала не совсем уверенно:
- Я вот, например, разрешила бы себя изучать. Ну, если бы была ондатром.
Это меня взбодрило - я живо представил, как у Альки вырос мерзкий, похожий на волосатый шнурок, хвост, а вслед за тем длинные, жесткие усы.
- Тогда бы ты называлась водяной крысой, - возликовал я, - и большие бородатые дядьки держали бы тебя в жестяной ванне.
- Ну и что, - вяло отреагировала она и снова уставилась на воду.
Не зря меня терзали подозрения. Если столько лет живешь бок о бок с таким человеком, как моя двоюродная сестра, нужно быть в любой момент готовым к чему угодно. Алька, думая, что усыпила мою бдительность своими философскими изречениями, принялась потихоньку подталкивать ногой к воде мой резиновый шлепанец. Я не стал дожидаться, пока случится то, чего она добивалась, и погнал ее кругами по берегу. Во-первых, из-за того, что она такая противная и все делает изподтишка, а во-вторых, чтобы вытрясти из нее это непонятное лирически-экологическое настроение.
Я знал, что Алька бегает быстро, поэтому заранее настроился брать ее измором. За это время шлепанец сам собой отдрейфовал от берега и там затонул, и стало ясно, что кому-то из нас придется его вытаскивать. По моему убеждению, для этих целей прекрасно подходила Алька, которая сама же все это и затеяла. С таким расчетом я быстренько определил ее по горло в воду. Репейник отцепился от панамы и пошел на дно, как будто бы к себе домой, что лишний раз доказало, что никакая это была не роза, а просто волосатая медуза. Оставалось только с помощью удочки, понукая глупую Альку, словно нерадивого ослика, направить ее усилия в сторону покоящегося на дне шлепанца. Но тут Алька вдруг радостно вскрикнула, развернулась совсем в другую сторону и полезла рвать кувшинки, которые до сих пор были скрыты от ее пытливого взора зарослями прибрежных кустов.
Бабушка строго-настрого запрещала нам рвать кувшинки.
- В вазе они быстро дохнут, а для озера нужны - очищают воду.
Но Альке, сколько я ее помню, всегда чужие слова были, что козлу трава. Поэтому шлепанец мне пришлось доставать самому, а любительница дикой природы явилась домой, пряча глаза под челкой, а кувшинки за спиной. И пока никто не видел, что она там делает, воткнула букет в самую дальнюю бочку за баней.
На следующее утро мы с Алькой сидели на ветке сосны и жевали бутерброды с сыром. По ходу дела я целился шишкой в ту самую бочку, где, поникшие, плавали кувшинкины трупики. Меня так и подмывало отомстить Альке за то, что мне пришлось вчера под дождем лезть в воду.
- Дай тебе волю, - начал я, - ты и ондатра притащила бы у себе домой и засунула в бочку? В исследовательских целях?
Алька прищурилась и поспешно затолкала остатки бутерброда в рот. Потом фыркнула так, что крошки полетели во все стороны, в том числе и мне в лицо, отвернулась и вперилась глазами в сосновый ствол. У меня язык так и чесался добавить к сказанному еще что-нибудь, но ценою неимоверных усилий я сдержался. Было ясно, что молчит она не просто так, и что сейчас в ее крошечном девчачьем мозгу происходит сложный, противоречивый мыслительный процесс. Я знал, что ей всегда не терпится все вокруг повертеть и потрогать, все равно что дяде Платоше по субботам хочется собственноручно пересчитать все до одной дощечки в нашем заборе. И вместе с тем она понимала, что ондатр был чем-то вроде живого духа нашего озера, и жил в камышах еще тогда, когда нас на свете не было. Поэтому любое научное исследование, как бы оно ни выглядело, откусил вместе с пальцами и не поморщился. Я рассмеялся, вспомнив, как недавно Альке приспичило изучать воздействие лекарственных трав на семейство муравьев, живущих под облепихой, для чего она воткнула в муравейник ветку тархуна. В благодарность за то, что им была оказана честь внести вклад в науку, насекомые всей стаей набились Альке за шиворот.