Тут Хлоя, развязав свою повязку, дала её пастуху. И вот они, стоя на краю, стали его тащить, и он, перехватывая повязку руками, выбрался наверх. Им удалось вытащить и козла, который сломал оба рога. Козла они подарили пастуху, как дар за спасение, чтобы он его принёс в жертву, а домашним решили сказать неправду, придумав, что напали волки, если кто-то станет спрашивать о нём. Сами же, вернувшись, осмотрели своих овец и коз. И, увидев, что козы и овцы пасутся, они уселись на ствол дуба и стали осматривать - не поранил ли Дафнис себя. Но ни раны, ни крови на нём не было, только волосы и тело были в грязи. И они решили, что Дафнису надо помыться, пока не узнали Ламон и Миртала о том, что случилось.
И, войдя с Хлоей в пещеру нимф, он отдал Хлое свой хитон и сумку, а сам, став у ручья, принялся мыть кудри и тело. Кудри у него были чёрные и густые, тело - загорелое. Хлое, смотревшей на него, Дафнис показался прекрасным, и так как впервые он ей показался прекрасным, то причиной его красоты она сочла купание. Когда же она стала омывать ему спину, то его тело легко поддавалось руке, так что она не раз украдкой к своему прикасалась телу, желая узнать, какое - нежнее. Потом они стада погнали домой - солнце было уже на закате, и Хлоя ничего уже больше с тех пор не желала, кроме как снова увидеть Дафниса купающимся. Утром, когда они пришли на луг, Дафнис, сев под дубом, стал играть на свирели, а вместе с тем присматривал за козами, а они лежали. А Хлоя, сев рядом, следила за стадом овец, но чаще она смотрела на Дафниса.
И, играющий на свирели, он ей показался прекрасным, и она решила, что причина его красоты - прелесть напева, так что, когда он кончил играть, она взялась за свирель, надеясь, что, может, и она станет такой же прекрасной. Она убедила его пойти искупаться, и увидела его во время купания, а, увидев, прикоснулась к нему, и ушла в восхищении, и это восхищение было началом любви. Что с ней случилось, девочка не понимала, ведь она выросла в деревне и ни от кого не слышала даже слова "любовь". Её душа томилась, взоры скользили, и она только и говорила о Дафнисе. Она перестала есть, по ночам не спала, о своём стаде не заботилась, то смеялась, то рыдала, то засыпала, то вскакивала. Лицо у неё, то бледнело, то вспыхивало огнём. И как-то раз, когда она осталась одна, вот какие слова пришли ей на ум:
"Я - больна, но что - за болезнь, не знаю. Я страдаю, но нет на мне раны. Я тоскую, но из овец у меня ни одна не пропала. Я пылаю, даже когда сижу здесь, в тени.
Сколько раз терновник царапал меня, и я не стонала, сколько раз пчёлы меня жалили, а я не отказывалась от еды. Но то, что теперь моё сердце ужалило, - намного сильнее. Дафнис - красив, но красивы и цветы, прекрасно звучит его свирель, но прекрасно поют и соловьи, а ведь о них я не думаю. О, если бы я стала его свирелью, чтобы его дыхание в меня входило, или козочкой, чтобы он пас меня. Злой ручей! Ты Дафниса сделал прекрасным, я же напрасно купалась в тебе. Я гибну, милые нимфы, и даже вы не даёте спасения девушке, вскормленной здесь на ваших глазах! Кто же вас украсит венками, когда не станет меня, кто будет кормить моих ягнят, кто будет ходить за моей болтливой цикадой? Я поймала её, с трудом, чтобы своим пением возле пещеры она усыпляла меня, но Дафнис теперь лишил меня сна, и напрасно поёт цикада".
Так она страдала, так говорила, стараясь найти имя любви.
А пастух Доркон, который вытащил из ямы Дафниса, а с ним и козла, молодой человек, чей подбородок был опушён первой бородкой, познавший любовь и на деле уже, и по имени, с того дня почувствовал влечение к Хлое, и чем больше дней протекало, тем сильней он распалялся сердцем. На Дафниса, как на мальчишку, он даже внимания не обращал, а Хлоей решил овладеть подарками или силой. Сначала он принёс им обоим подарки - ему свирель в девять колен, скреплённых медью, а ей - шкуру лани, одежду вакханок, пятнистую. С тех пор он стал относиться к Дафнису небрежно, а Хлое каждый день приносил или сыра кусок, или венок из цветов, или рано созревший плод яблони. А один раз он принёс ей телёнка-сосунка, чашечку с золотым узором, птенцов горных птиц, а она, не искушённая в приёмах любви, принимая эти подарки, была рада, а ещё больше радовалась тому, что ими может порадовать Дафниса. Но так как и Дафнису пора уже было узнать, какие мучения доставляет любовь, то однажды у него с Дорконом возник спор, кто - красивее, и судьёй была выбрана Хлоя. Наградой же было назначено: кто победит, тот целует Хлою.
Первый говорить стал Доркон: "Милая девушка! Я ростом - выше Дафниса. Я пасу быков, а он - коз, и настолько я - лучше его, насколько быки - лучше козлов. Я - белее молока, и мои кудри - золотисты. Меня вскормила мать, а не зверь. А он - мал, безбород и чёрен. Он пасёт козлов, и от них - отвратительный запах, а беден - настолько, что и пса не прокормит. Если, как говорят, его молоком вскормила коза, то чем же он - лучше козлёнка?"
После Доркона стал говорить Дафнис: "Меня, как и Зевса, вскормила коза. Я пасу козлов, но они - покрупнее быков в его стаде. Запах козлов ко мне не пристал: ну да, и не пахнет же Пан, а ведь он - козёл. Хватает мне сыра с поджаренным хлебом и вина, всё это - достаток богатых крестьян. Я - безбород, но таков - и Дионис. Моя кожа - темна, но тёмен - и цвет гиацинта, а ведь Дионис - повыше сатиров, и гиацинт - лучше лилий. А этот - рыжий, с бородой козлиной и бел.
И если тебе придётся из нас одного целовать, у меня поцелуешь ты губы, у него же - щетину. А затем не забудь, милая девушка: и тебя вскормила овца, а ведь ты - красива".
Хлоя, вспыхнув от радости, слыша его похвалу, да и давно желая Дафниса поцеловать, вскочила и подарила его таким поцелуем, что он смог его душу воспламенить. Огорчённый, Доркон ушёл и стал искать другого пути для своей любви.
Дафнис же стал сумрачным: часто вздрагивал и старался сдержать частые удары сердца. Ему хотелось смотреть на Хлою, а как взглянёт - зальётся краской. Тогда-то в первый раз он увидел, что её кудри отливают золотом и у неё - огромные глаза, а лицо молока его коз - белее. Будто тогда он впервые прозрел, а прежде, будто у него не было глаз, до еды он почти не касался, а пил, если кто предлагал, - разве по принуждению: лишь пригубливал. Молчалив стал тот, кто прежде был болтливее, чем цикады, вялым стал тот, кто раньше был резвее коз. Он перестал смотреть за стадом, и забросил свою свирель. У него пожелтело лицо. Только о Хлое и были его речи. И если оставался один, он так с собой говорил: "Что же это сделал со мной поцелуй Хлои? Её губы - нежнее роз, а её уста - слаще мёда, поцелуй же её пронзил меня больнее жала пчелы. Я часто козлят целовал, и щенят целовал, и телёнка, подарок Доркона, но её поцелуй - что-то новое. У меня захватило дух, сердце выскочить хочет, тает душа, и всё же я опять хочу её поцелуя. О, злосчастная победа, о, небывалая болезнь, даже её имени я назвать не умею! Собираясь меня целовать, не отведала ли Хлоя какого-то зелья? Почему же она не погибла? Как поют соловьи, а свирель моя замолчала! Как скачут козлята, а я сижу недвижим! Как цветы расцвели, а я венков не плету! Вон фиалки, вон гиацинт распустился, а Дафнис увял. Неужели Доркон станет скоро красивее меня?"
Дафнис томился, ведь он впервые вкусил и дел и слов любовных.
Доркон же подстерёг Дриаса, когда тот сажал побеги лозы, подошёл к нему с отборными сырами и преподнёс ему в подарок, так как они были друзьями с тех пор, когда ещё Дриас пас стада. Начав с этого, он перевёл речь на свой брак с Хлоей: если он женится на ней, то сулит много ценных подарков, как подобает тому, кто пасёт быков, - пару волов для пашни, четыре улья молодых пчёл, полсотни яблонь, воловью кожу, чтобы нарезать подошв, и всякий год телёнка, уже не сосунка. Дриас, польстившись на такие дары, чуть не согласился на брак. Но, сообразив, что девушка - достойна лучшего жениха, и боясь нажить беду, когда всё раскроется, не дал согласия на брак, просил прощения и отказался от подарков Доркона.