Вне себя от бешенства Ибрагим-бек заперся в доме, стены которого сотрясались от его гнева, пока, наконец, через некоторое время не вышел к домочадцам и не сказал, обведя их тяжёлым и мрачным взглядом:
– Чтобы имя её в доме не произносилось!
Сразу после этого он отправил людей в Тарки, возвращая обратно подарки и извещая письмом, что в связи со смертью его дочери свадьба не состоится, о чём он, Ибрагим-бек Кази-Кумухский, глубоко сожалеет.
В первый же четверг базарного дня кто-то из местных весельчаков, завидев Ибрагим-бека, шествовавшего по оживлённому базару с мрачно-неприступным видом, громко и задорно запел, спрятавшись позади толпы:
В наступившей разом тишине холодный голос Ибрагим-бека прозвучал как набат, когда он, чеканя каждое слово, медленно произнёс:
– Если кому-то очень хочется петь, пусть поёт, только зачем прятаться? Мы послушаем, а потом, может, и заплатим этому шелудивому псу… певцу!
Сказав так, он с неторопливым достоинством продолжил свой путь, в то время как толпа поспешно перед ним расступалась.
Ибрагим-бек не был единственным, кто бушевал по поводу случившегося. В доме Магомеда разразилась настоящая буря. Ансар, единственный сын и наследник, пренебрег законами гор и поставил лицом к лицу с позором не только своих родителей, но и Кумсият, свою невесту, и всех родственников, которые толпою сейчас налетели в их дом и с негодованием обсуждали поступок Ансара.
– Позор! Позор! Как мог он поступить так со всеми нами?! – причитали двоюродные тётки Ансара по отцовской линии, с возмущением глядя на Жарият, которая сидела перед ними, опустив низко голову и прикрыв краем платка побледневшее лицо.
– Кто теперь захочет взять в жёны его сестёр? Об этом он подумал? – негодующе продолжали голосить тётки.
В этот момент дверь с шумом распахнулась, и в дом ворвалась Забидат, мать Кумсият, приходившаяся Магомеду снохой. Несмотря на миловидную внешность, Забидат славилась острым и ехидным языком, и её бесчисленные сплетни и интриги не раз вносили сумятицу и разлад в межтухумные отношения.
– Бедный Ансар! – с жаром воскликнула Забидат прямо с порога. – Он не виноват! Это она, бесстыдница, вынудила его пойти на это! Строила ему глазки, заигрывала с ним и, наконец, отдалась, ночью впустив к себе через окно! Я это знаю точно! В конце концов, он – мужчина, и почему не взять то, что само идёт в руки! А она какова? Это всё их развратная ханская кровь! Кичатся своим происхождением, а на деле все развратники, особенно их женщины! А самая развратная из них – эта Айша, будь она проклята! Это из-за таких негодниц, как она, страдают порядочные девушки вроде моей Кумсият!
Выпалив всё это на одном дыхании, Забидат на какое-то время замолкла, а потом снова заголосила:
– Бедная моя дочь! За что ей такое?! Почему она должна была пройти через этот позор? Моя чистая, скромная девочка, которая и глаз ни на кого не подымет! У неё на лбу написано, что она порядочная девушка, не то что эта бесстыжая девка, которая своим бесстыдством завлекла нашего мальчика… Ничего, ничего… скоро он ею наиграется и ещё вернётся к нам… а мы уж подумаем, простим или нет!
Обведя присутствующих гневным взглядом своих узкосощуренных зелёных глаз, Забидат с гневной мстительностью добавила:
– Запомните, что я вам скажу. Вот здесь и сейчас, прямо с этого места я проклинаю и эту злодейку Айшу, и весь её род за то, что она заставила страдать мою дочь! Пусть никогда в жизни не будет ей счастья!
Сказав так, она вышла из комнаты, громко хлопнув дверью и оставив после себя тяжёлое гнетущее молчание.
Конечно, случившееся ещё долго продолжало бы обсуждаться в кази-кумухских семьях, но другие события, неумолимые, как лавина в горах, заставили вскоре людей позабыть обо всём.
Глава 10
Империю лихорадило. Огонь революции, мгновенно превратившийся в пожар, полыхал во всех точках громадной страны, и народ, словно очнувшийся от долгой зимней спячки медведь, поднялся во весь свой рост и двинулся напролом, влекомый страстными призывами большевиков к построению нового мира, в котором все были бы свободны и равны.
Зрелище было одинаково захватывающим и страшным, и не было семьи, которую происходящее оставило бы в стороне.
Пробудив умы, а вернее, чувства простого люда, революция продолжала своё победоносное шествие по стране, неумолимо истребляя на ходу всё, что мешало или могло бы помешать ей идти вперёд.