– То, о чём ты рассказываешь, уважаемый Исрапил, просто возмутительно. Какие-то босяки хотят захватить власть и овладеть землёй, которая им не принадлежит, вот и баламутят народ своей болтовнёй! Вы же помните, что в священном Коране сказано: «Не производите расстройства на земле после устроения её», так что, братья, давайте не будем позволять разрушать наше общественное устройство! Русский царь верит и доверяет нам, и мы не должны его подводить!
– Верно говоришь! – поддержали Ибрагим-бека мужчины и, поговорив ещё некоторое время, поспешили к своим коням, чтобы успеть до ночи вернуться в свои аулы.
Проводив гостей, Ибрагим-бек возвратился в комнату и, опустившись на подушки, принялся осторожно массировать правую ногу, причинявшую ему боль в том самом месте, где находился шрам от огнестрельной раны, полученной им в русско-австрийской войне.
Ибрагим-бек не любил вспоминать об этом, но сейчас, после беседы с гостями, его со всех сторон обступили воспоминания, и перед глазами всё стояло лицо брата Джабраила, вместе с которым он отправился воевать после того, как их отцу передали слова государя: «Я знаю, что по своему положению сыновья его не должны отправляться на фронт, но если они поедут, то за ними поедут и другие!»
И они воевали вместе с братом, который на этой войне был убит и тело которого в течение месяца возвращалось на родину, чтобы быть здесь погребенным.
А он, Ибрагим-бек, в этом же сражении счастливо отделался ранением в ногу и был спасён аварцем по имени Хайрула, вытащившим его, истекающего кровью, с поля боя.
Правда, нога его так сильно загноилась, что медики уже решили её ампутировать, но, по счастью, родной брат государя, инспектировавший войска и заглянувший в лазарет с ранеными, увидел его там и сказал: «Любым способом спасите ему ногу!», добавив затем с улыбкой: «Лучше я один полк потеряю, чем ногу такого танцора!»
Ногу спасли, но хромота осталась.
Глава 2
По вымощенной ровными и гладкими камнями главной кази-кумухской дороге, носящей название Царской, медленно шёл юноша, держа под уздцы грациозного породистого жеребца.
На лице юноши лежала печать задумчивой отрешённости, и, явно не желая замечать красоты предзакатного часа, он полностью ушёл в одному ему известные мысли.
Юношу звали Ансар, и происходил он из весьма уважаемого и авторитетного рода Ахмедовых, уходившего корнями в те далёкие времена, когда на эту землю только-только пришла новая религия под благозвучным именем ислам и когда народ, населявший эту землю, стал первым, кто потянулся к этой религии.
Грустные мысли Ансара были связаны с состоявшимся накануне серьёзным разговором с отцом, и неприятный осадок, оставшийся на душе юноши после этого разговора, никак его не покидал. Речь шла о женитьбе. Ансар уже достиг того возраста, когда мужчина начинает задумываться над тем, чтобы обзавестись семьёй. Но здесь задумываться не приходилось, поскольку чуть ли не с самого рождения ему прочили в жёны его же троюродную сестру Кумсият, и этот вопрос, по крайней мере для его родителей, считался решённым.
Родители Кумсият тоже были за этот брак, предвещавший их дочери спокойную и безбедную жизнь в семье, владеющей не одной десятиной горской земли и не менее чем тысячей голов крупного и мелкого рогатого скота.
Браки между родственниками – в горах обычное дело. Хотя в Кази-Кумухе все были для всех «своими», всё же существовали здесь внутренние неписаные законы, заключавшиеся в строгом соблюдении иерархии. Да и удобнее было решать такие вопросы внутри собственных тухумов. Кази-кумухцы, высоко державшие планку, редко заключали браки с уроженцами других лакских сёл, хотя, бывало, и шли на равнозначные союзы с чохцами, хунзахцами или кайтагцами.
Хунзах был оплотом аварских ханов, Чох славился известными фамилиями, Согратль считался средоточием аварского духовенства, а Кази-Кумух концентрировал в себе и то, и другое, и третье, и это признавали все. Его называли городом, и не было на всём Северном Кавказе места, превосходившего его по славе и ратным подвигам, по роскоши и по культуре.
Двух кузин Ансара выдали замуж за именитых чохцев, и теперь, влившись послушно и плавно в малознакомую среду, они растили ребятишек, в одинаковом превосходстве владевших обоими родными языками.
Ансару надлежало взять в жёны Кумсият, и эта мысль так угнетала юношу, что он, как ни старался, не мог думать ни о чём ином.
Между тем его появление на мостовой не осталось незамеченным сразу несколькими парами девичьих глаз, глядевших украдкой на улицу из-за створчатых окон добротных кази-кумухских домов.