— Он будет со своими вождями, ты тоже обязан быть со своими, — заявил Пакослав.
Рассказывают, что на расстоянии броска копьем перед закатом друг напротив друга встало трое вождей с одной стороны, и целых пять — по стороне Маджака. У Лестка на голове была корона юдекса, ибо, по его мнению, это могло повысить его величие в глазах волков.
Первым заговорил Пакослав:
— Зачем, господин, напал ты на мой град, хотя еще недавно желал соединить наши роды и взять мою старшую дочку, Живу, в жены?
Голос Маджака был низкий, он гудел, словно бы исходил из глубокого колодца:
— Несколько лет назад сказано было, что ни один из воинов Пестователя не перейдет Одры. Потому не стану я говорить с тобой, Пакослав, ибо ты позволил чужим войти в град Любуш. И с тобой, — указал он пальцем на Лестка, — тоже не желаю говорить, поскольку не вижу на твоей одежде ни капли крови. А вот он, — показал он на Палуку, — весь покрыт кровью велетов.
Стиснул свои узкие губы Лестек, но не отозвался ни единым словом, потому что боялся Маджака. Пакослав тоже затрясся от страха, ведб ему была ведома мстительность волков, и знал он, что ему придется заплатить самую высокую цену.
Палука чуть выехал на своем коне и спросил:
— Чего хочешь? Мира или войны? Ты еще не сжег на жертвенном костре своих воинов, а уже желаешь приказывать нам?
Ответил на это Маджак:
— Говорят, что как и ты выглядит Пестователь, а это означает, что ты его крови. И я даже знаю, как тебя зовут. Ты Палука из рода Палук, которые держат власть над Нотецью. Зачем ты нарушил клятву своего отца?
— Та клятва была дана настолько давно, что никто ее уже не помнит, — пожал плечами Палука. — Мы хотим всю Землю Любушан, а она лежит и по левой, и по правой стороне Одры.
— Это Пестователь приказал вам так делать?
— У нас есть своя воля.
— Мы не хотим войны с Пестователем, — заявил Маджак. — Потому мои воины доставят захваченные нами лодки и плоты, отступят от града Любуш и позволят вам переплыть на правый берег Одры. Пускай с вами идут те из любушан, которые вам способствуют. После вашего ухода мы спалим град. Пускай будет мир между нами и Пестователем. Но пускай каждый запомнит и то, что если кто пересечет Одру, тот погибнет. Уже семь дней прошло с тех пор, как мы послали доверенных людей в Гнездо, чтобы передать Пестователю, что погибнет любой из его сыновей, если только пересечет реку. Мы не дождались ответа и сами пришли отмерить справедливость.
Лестек выдвинулся перед Палуку.
— Согласен, господин. Мы соглашаемся на твои условия. Прикажи доставить лодки и плоты, позволь нам возвратиться на правый берег. А потом спали Любуш, раз уж такова твоя воля.
Маджак взял баклагу с пивом с седла, набрал его в рот и сплюнул перед Лестком.
— А кто ты такой, чтобы соглашаться со мной или не соглашаться? Я не с тобой говорю, но с мужем по имени Палука. Не говорил я и с Пакославом, который нарушил перемирие. Или ты считаешь, что раз надел корону на голову, то можешь разговаривать со мной, как с равным? Пускай твой золоченый панцирь покроется людской кровью, тогда я, Маджак, попробую тебя выслушать.
— Я — Лестек, юдекс, единственный законный сын Пестователя, ибо меня родила Гедания, — гордо ответил тот вождю.
Снова Маджак взял баклагу с пивом, долго не отнимал ее от губ, а потом расхохотался:
— Да разве важно, в каком ложе ляжет воин? Об одном только слышал, что он настоящий сын Пестователя. Зовут его Хабданк, и это он перерезал, как я слышал, горло князю Кизо из Вроцлавии. Но раз вы согласны с моими словами, тогда настанут четыре дня мира. Мы доставим вам лодьи и плоты, и пускай переправятся через Одру воины, женщины, дети и старики из Любуша, а потом мы его сожжем.
Завернул коня Маджак, а за ним его племенные вожди. Вернулись в град Пакослав, Лестек и Палука. Лестек приказал подать в свои комнаты меду и девку для любовных утех. Пакослав же сообщил жителям града, что им придется покинуть свои дома и перебраться на другой берег. Плач женщин и детей слился в один стон, а за валами града велеты, в потоках дождя, возле гаснущих костров, пели свои дикие победные песни. Но, помня про урок, данный им предыдущей ночью, внимательно глядели они на врата града.
Лестек — как многие из трусливых и слабых людей — не находил в себе хотя бы крохи вины, зато он глубоко переживал унижение, которым одарил его Маджак. Он уговорил сам себя, что это Пакослав склонил его переплыть Одру; а вот Палука не расставил стражей и не провел разведку, которая бы предупредила их о приближении громадных сил волков. Ну а во все, по его мнению, была виновата незрячая наставница, которая уговорила его покинуть Познанию и, подобно Авданцу, завоевывать славу великана. Разве не мог Землю Любушан захватывать один Палука, а Лестек оставаться в Познании? Бывало ведь такое, что не сам Пестователь выступал в бой, а посылал своих воевод. Палука уже имел титул воеводы, данный ему Пестователем в момент рождения, а вот теперь Лестек заберет его у нег, сделает самым обычным градодержцем или старостой — такие вот мысли кружили в голове Лестка, когда пил он мед и гладил крупные груди приведенной ему девки. Но, чем больше он их гладил, взвешивая ладонью их тяжесть, чем сильнее ласкал он ее, а та хихикала и расставляла перед ним ноги, тем сильнее опадал его член, который поначалу даже не поднялся, как у полного любовного желания мужчины. В конце концов, разозленный отсутствием мужского начала, пинком выгнал он из комнаты голую девку и, опорожнив жбан до дна, бросился он на постель и заснул.